В дверях комнаты, где лежали больные, появился Казгирей.
— Тут напечатано про Казгирея, — и Лю глазами показал на Матханова, — его имя здесь. А листовки были у него... за пазухой... их достал Казмай. — И Лю кивнул на мертвое тело Жираслана.
— Что вы рассматриваете? — спросил Казгирей.
Астемир перебрал листовки и принялся их читать вслух.
Казгирей не верил своим ушам.
— Где ты взял это? — воскликнул он. И, снявши пенсне, стал протирать стекла.
Лю повторил. Вошел Шруков.
— Сейчас будет связь. А это что?
— Воззвание Жираслана, — проговорил Казгирей и протянул листовку. — Читай. «Знамя шариатской колонны снова понесет Матханов...»
И Шруков прочитал: «Все под зеленое знамя, которое понесет Казгирей Матханов...»
И только сейчас, как блеск черной молнии, мгновенно, больно, жгуче, пронизали Казгирея жирно и остро отпечатанные слова: «...понесет Казгирей Матханов, справедливейший из справедливых, провозглашенный правителем Кабарды и Балкарии». Болезненно морщась, он взглянул на Астемира, ожидая чего-то. Тот молчал.
— Вот, Астемир, знаменитое право первого удара в руках у разбойника. — Лю удивился, каким тусклым, хриплым стал голос Казгирея. — От такого удара закачаешься, не так ли?
Астемиру было понятно непростое и опасное значение находки, поднималось чувство большой тревоги за Казгирея.
Лю следил за каждым движением отца, Казгирея и Шрукова. Ему непонятно было то разное впечатление, какое угадывалось на лицах людей, хотя и сам он никогда еще не испытывал такого сложного чувства тревоги, страха, любопытства и гордости, какое испытывал сегодня весь вечер. Он видел, как сосредоточенно читает отец арабскую печать, и, желая помочь отцу, громко подсказал:
— «Все под знамя Казгирея!»
Он сказал это с гордостью за Казгирея, но от его слов Казгирей вздрогнул. Шруков молча продолжал всматриваться в арабскую вязь.
Астемир решительно сложил листовки, перевязал пачку бечевой и, оглянувшись на Шрукова, свернул и спрятал пачку за пазуху, а Казгирею сказал:
— Подождем распоряжений.
— Иду звонить Иналу, — сказал Шруков. Астемир вышел вслед за Шруковым. Казгирей подошел к телу мертвого Жираслана, приподнял край рогожки. Шапка Жираслана скатилась. Обескровленное смуглое лицо смотрело прямо на Казгирея, чернели слегка тронутые сединой усы. Грудь была раскрыта. Пятна крови виднелись на расстегнутой черкеске. Что-то и жуткое и знакомое было в этом зрелище. Казгирей понял, что именно показалось ему знакомым. Он, Казгирей, вместе с Иналом и Астемиром видели это тело почти бездыханным в то самое утро, когда их отряд, сойдя с гор в Верхние Батога, разогнал мятежников, ворвался в саклю, над которой развевалось уже оскверненное к тому времени зеленое знамя. Труп Аральпова лежал у одной стены, У другой лежало поверженное тело бесстрашного Жираслана, вошедшего сюда с оружием в руках для того, чтобы на глазах у бандитов убить их главаря. Казгирей вспомнил, что и тогда у него с Иналом по дороге в Верхние Батога разгорелся жестокий спор, вспомнил, как он предостерегал Инала от опасности непосредственной схватки с повстанцами и предлагал взять командование отрядом на себя. Но Инал и тогда не согласился с ним, и тогда оскорбил его подозрением: не руководствуется ли Казгирей желанием не столько послужить Иналу и революции, сколько самим повстанцам? Эти неприятные воспоминания мешались с еще более давними воспоминаниями о битвах в годы гражданской войны, о том, как Жираслан искусно и бесстрашно исполнял обязанности начальника штаба, и только недоброй памяти «клишбиевский капкан» заставил Казгирея предать суду своего начальника штаба... Вот тогда-то Жираслан бежал и мстительно отдался бандитизму... Шруков вернулся весь в поту после переговоров с Иналом.
— Едет сюда, — сказал он.
— Инал?
— Да, Инал. Привезет доктора, хирурга.
— Вера Павловна, сейчас приедет Инал, — сказал Астемир, обращаясь к ней через порог.
— Ну вот, я так и знала, — отвечала Вера Павловна, и радость послышалась в ее голосе. — Теперь все будет хорошо.
В ауле никто не спал. Кое-где светились окна в ночной тьме. В тумане, который поднимался с равнины, не сразу можно было увидеть толпы людей, окружающих двор аулсовета. Весть о том, что привезен труп убитого Аюбом Жираслана, была невероятной.
Говорили, что якобы дух Жираслана все еще продолжает бороться с Аюбом. И право, в этих словах не много было преувеличения: раны мучили богатыря, он метался, стонал, иногда выкликал Жираслана, иногда звал Вицу. Вдруг начинал просить непременно позвать знахарку Чачу. Только Чача, говорил он, знает секрет, способный спасти его и вылечить. Он не может оставить Бицу, потому что она любит его. А то вдруг спрашивал, знает ли Эльдар обо всем случившемся, все ли остались целы. И опять начинал просить Астемира прислать Чачу. Астемир обещал это сделать, и в словах Астемира не было ни шутки, ни насмешки. Он сам верил, что прославленная знахарка из Шхальмивоко сделала бы все для спасения Аюба и Тины. Лю поддакивал ему, он сам готов был на все, лишь бы Чача сейчас была здесь. Как-никак, а Чача все-таки его ученица. Лю думал: что теперь будет с Казгиреем? Что-то делается сейчас в Бурунах, в интернате? Знают ли там, что случилось с ним и Тиной? Хорошо ли он поступил, сбросив камни? Может, Аюб не получил бы столько ран, если бы Жираслан ускакал от него, и во всяком случае, не было бы тогда этих проклятых листовок. Лю чуял опасность, нависшую над Казгиреем. Еще многое думалось и мерещилось Лю. Ему вдруг захотелось домой, к Думасаре. Все-таки никто и никогда не умел так, как она, сказать нужное ласковое слово, в детстве убаюкать песней, в последние годы, когда он стал юношей, побудить на хороший поступок. Правда, и сегодня никто не может упрекнуть его, что он струсил, не показал себя достойным джигитом. Он даже хотел спросить об этом Астемира, который, как заметил Лю, не отходил от Казгирея, стараясь своим участием ободрить его, но в этот момент кто-то вошел и громко сказал:
— Автомобиль.
В самом деле, за окнами вдруг осветилось, откуда-то брызнул свет фар — раз и другой раз.
— Едет Инал, — сказал Шруков.
— Уже близко, — послышался радостный голос Веры Павловны.
И вдруг по какой-то странной связи Лю осенила мысль: «А ведь те, что ехали на подводе и потом остановились у какого-то дома, — Лю отчетливо вспомнил это, — они же на нас потом напали. Значит, если вспомнить этот дом, можно узнать, кто напал...»
Действительно, это было очень серьезное и важное соображение.
И опять таки вспомнилось, как в детстве Лю тоже удалось благодаря счастливой случайности подслушать чужой разговор, узнать, где прячется неуловимый Жираслан. Тогда тоже с ним была Тина...
Как неожиданно все связано в жизни, как неожиданно и странно все сплетается, прошлое захватывает настоящее, за настоящее уже что-то цепляется от будущего. Как много нужно понимать. Ну вот разве все было ясно в том, что и сейчас происходит на его глазах?
Казгирей незаметно отозвал Астемира в сторону, и Лю услышал, как Казгирей сказал:
— Друг мой! Ты видишь, меня подхватил и понес бурный поток, подхватил, как тогда подхватило трактор и Жираслана. И со мной тоже может случиться все. Вот моя просьба: возьми и передай письмо Степану Ильичу. Все последние ночи писал его кровью и совестью. Согласен?
— Согласен, — тихо отвечал Астемир.
— А этот поясок узнаешь? — Казгирей обеими руками подал тонкий кавказский поясок с дивной чеканкой по серебру. Астемир не раз видел этот поясок на праздничной черкеске Казгирея.
— Твой поясок, — сказал он.
— Этот поясок моего деда Цаца. Передашь его вместе с письмом Степану Ильичу, прошу тебя.
В комнату вошел Шруков, за ним, едва сдерживая волнение, показалась Вера Павловка, она все
