рассматривать. Вдруг лицо его расплылось в широкой улыбке, он беспокойно заерзал на скамейке.
В руке у него очутилась пестрая детская блузочка плотной вязки, но легкая и мягкая, как пух; у ворота болтались разноцветные шарики, точно бисер, нанизанный на золотую нитку.
— Тсс… погоди, погоди! — проговорил Гвади и с решительным видом отмахнулся, как бы приказывая кому-то замолчать. — Не мешай, чириме, не до тебя сейчас.
Он пяткой оттолкнул скамью и присел у самого огня. Глаза его загорелись нетерпеливым желанием. Он сложил блузу, сжал ее в комочек и хотел сунуть за пазуху. Пошарил взглядом по темным углам джаргвали, не следят ли за ним чьи-нибудь глаза. Но вдруг выпрямился, как пружина; вид у него был такой, точно он отбивался от врагов, защищая доставшийся ему в руки клад.
— Чиримии… Вот кому!.. — горячо воскликнул он и одним движением сбросил джемпер и чулки на хурджин. Перешагнул через него, направился в угол, где спали дети.
И вдруг откуда-то издали послышалось:
— Гвади!
Он застыл на месте, прислушался, не решаясь обернуться.
Нет, никого… Почудилось, должно быть…
Однако зов повторился. Кто-то стоял за дверью и шепотом говорил:
— Спит, верно. Крепче постучи!
Голос был незнакомый. Гвади стало еще страшнее. Кто же, кто?
Он лишился бы сознания, если бы хорошо знакомый ему голос не ответил на шепот:
— Спит? Ну что ж, он ведь не сдал вещей. Эй, Гвади!
Это был голос Арчила Пория.
Гвади очнулся. Парализованное страхом сознание снова лихорадочно заработало. Гвади понимал, что привело к нему Арчила в такой поздний час, и уже не терялся от злых его окриков. Пускай шатается дверь, пусть сыплются на нее нетерпеливые удары: он знает, что делать, как встретить Арчила.
Гвади бесшумно скользнул к хурджину и принялся торопливо втискивать в него вынутые вещи. Покончив с этим, он отозвался испуганным голосом, как бы спросонья:
— А! Кто там?
— Я тебе покажу — кто! Открой дверь! — сердито крикнул Арчил.
— Сейчас, чириме, сейчас… — ответил Гвади, позевывая, и не спеша направился к двери. Остановился. Потрогал засунутую за пазуху блузу, подумал. На лице его отразилась внутренняя борьба — отдать или не отдавать? Он боролся недолго — вернулся к очагу, извлек из-за пазухи блузу и сунул ее в хурджин. Поспешил к двери. Открыл.
— Думал, попозже отнесу, да сон меня сморил, чириме! — сказал он, беспокойно ощупывая взглядом фигуру пришедшего с Арчилом человека, скрывавшегося в темноте.
— Бардгуния спит? — свистящим шепотом спросил Арчил.
Получив утвердительный ответ, он бесцеремонно вошел в дом. За ним последовал верный его слуга и сообщник Андрей, исполнявший на заводе обязанности аробщика.
— Где хурджин? — спросил Арчил, но тотчас же сам увидел его.
— Вон лежит, чириме. Давно бы принес, да уснул ненароком.
Арчил, окинув Гвади недобрым взглядом, приказал Андрею взвалить хурджин на спину.
— Идем…
Но Гвади задержал Арчила на пороге.
— Ты забыл, чириме… Ты обещал ведь… — начал он робким, заискивающим голосом. И, изогнувшись дугою, он, точно преданный пес, заглянул снизу в глаза Арчилу.
Арчил презрительно улыбнулся: небрежным движением пальца вздернул ус, вынул из бокового кармана какую-то бумажку и швырнул Гвади.
Гвади сразу угадал, что это трехрублевка.
Бумажка упала у его ног. Гвади даже не взглянул на нее. Он пристально следил за рукой Арчила, протянется ли она еще раз к карману. Арчил понял.
— Домой должен был принести, негодяй… Подбери!..
— Мало, чириме.
— Не хочешь — не надо… плевать!
— А подарки ребятам? Ты же обещал!
— О-го! Ты что-то разохотился, мужик!
— Шишечки там… одна вещица, с шишечками, лежит на самом верху, дай, Арчил, прошу тебя… Как обрадуется малыш.
— Ты шарил в хурджине? Откуда знаешь, что там? Погоди, я проверю. Убью, если что пропало… Еще раз советую — подыми деньги.
— Не возьму, чириме.
— Возьмешь…
Арчил пропустил Андрея с хурджином вперед, вышел вслед за ним и притворил за собою дверь.
Долго стоял Гвади, не трогаясь с места… Казалось, он все еще не отрываясь смотрит на карман Арчила.
Покосившись на лежавшую у его ног бумажку, отшвырнул ее ногою.
— А-а! Жертвую за упокой души отца твоего! Сам в аду горит, проклятый, и сына такого же оставил…
Успокоился, отвел душу.
Гвади подошел к постели. Когда снимал чоху, в голове засверлила мысль: «Уж не ошибся ли я? Может быть, там больше?» Он оживился, в глазах появился блеск, шагнул к бумажке, поднял. Нет, трехрублевка — ни больше, ни меньше.
Хотел кинуть, но не стало сил.
— Что ж: поднял, значит — кончено! — произнес он. На губах появилось выражение гадливости, слова замерли…
И вдруг со стоном вырвалось:
— Хурджин!
Да, хурджин, его собственный хурджин!
Гвади впал в ярость — пользоваться чужим хурджином и то дороже стоит! Он закричал, потрясая кулаком, в котором была зажата трехрублевка:
— Горе тебе, Арчил Пория! Ты взял мой хурджин, отдай хурджин! — И еще неистовее: — Хурджин, говорю, верни!
Он схватил стоявшую у кровати кизиловую почтенных размеров палку, напоминавшую скорее кол из плетня, и выбежал во двор.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Уйдя из дому, Найя кинулась по тропинкам к лесосеке. Она непременно хотела повидать Геру…
Однако было уже поздно. Солнце закатилось, работавшие в лесу бригады разошлись по домам. Не было народу и на плантациях. Найя расспрашивала встречных о Гере, но получала один и тот же ответ:
— Был, но давно ушел…
Между тем ей необходимо было во что бы то ни стало разыскать Геру и поговорить с ним с глазу на глаз. Как найти его в такую позднюю пору здесь, среди холмов и оврагов? Ждать, пока он пойдет домой? Нет, слишком долго.
Она решила возвратиться в село и зайти в правление: авось Гера окажется там.
Найя никак не могла примириться с тем, что ей наговорил отец.
«Выходит, он меня уже просватал, — думала она с возмущением. — Как же так? Просватал, даже не спросясь? Непостижимо!» Поведение Арчила Пория не удивляло ее. Виноваты во всем родители — они, очевидно, его поощряли. Что с него спрашивать, — во всем селе не сыскать такого бездельника и бабника,
