Постоянно пасется в «Луне». Найдем.
– Фиолетовые? Жор, а может она – не она? А он? Гостиница-то – «Голубая».
– Да что, Людоед мужика от бабы не отличит? Не говори чепухи. Слушай, я у тебя блокнот свой не оставлял? – Жора умеет плавно перейти от одной темы к другой.
– Вот он, – я кивнул на забытый им вчера блокнот.
– Ага, спасибо. Я так и думал – либо здесь, либо в дежурке.
– А с Людоедом-то ты что сделал?
– Как и договаривались, – исключительно серьезно отвечает Георгий, – выпустил. По понятиям. Услуга за услугу. Я, конечно, опер молодой, и если оперативной смекалки у меня пока нет, что такое честь офицера – хорошо знаю.
Я не комментирую. Жора, несомненно, прав. Даже если Носорогов выдумал и «Луну», и фиолетовые волосы. Скорее всего, выдумал. Когда пятнадцать лет перед рогатым носом мелькает, сочинишь «Преступление и наказание»-2.
– Ты как насчет «Голубой луны»? – деловито интересуется Жора.
– Что – как? – прикидываюсь веником я.
– Прогуляться сегодня. Посидим в баре, понаблюдаем. Фарт идет, Андрюхин, фарт. Пока фартит, надо пользоваться. Зацепим мы фиолетовую, одним местом чую.
– Каким?
– Одним. Ну что, пособишь?
– Извини, Георгий. Я сегодня иду на концерт группы «Голову отстрелило». Еле билет достал.
– Жаль. С тобой бы мы ее быстро поймали.
– Мне самому жаль. А ты Васю возьми. Снова.
– Придется. Если разбужу. Он вчера психологическую нагрузку снимал. В моем кабинете. Сейчас спит.
– Ну, желаю удачи. Банк-то, кстати, сорвал вчера?
Жора теряет мажорный ритм, трагически мотая головой:
– Ты прикинь, Андрюхин, получаю я на руки «фиш-стрит»! Самый настоящий, без дураков. А этот конек в бабочке свои карты раскидывает, нелегкая его задери, – «фиш-рояль»!
Я не знаю, что такое «фиш-стрит», а тем более «фиш-рояль», но по интонации друга понимаю – полтонны Жориных баксов перешли в доход казино «Заветы Ильича». Вернее, не Жориных, а того парня…
– Жальче всего, что сначала я стошечку-то поимел. Остановиться бы, да этот Носорогов сидит и сидит… Пришлось и мне.
– Зачем? Шел бы на улицу, к Ваське, ждали бы его спокойно.
– Ну да! Людоед – ушлый, ухо востро! Вдруг через черный ход слинял бы?… Но ничего, я эту пятисоточку с банкира стрясу. Скажу, потратил из личных сбережений, чтоб убийц мамаши вашей найти. Компенсирует с процентами!
– Не сомневаюсь, – поддерживаю я друга Жору. – Но в гостинице не повторите вчерашней ошибки.
– Да я вообще-то не играю… – Жора поднимается и идет к двери. – Случайно вышло… Блокнот остается на столе.
На концерт группы «Голову отстрелило» я попасть не смог, как бы этого ни хотел. Просто сегодня мое ночное дежурство, а музыканты вряд ли приехали бы в наш отдел из-за моей к ним любви. Им тут и петь-то негде, разве что в дежурной части, в «аквариуме».
Ночь прошла на удивление спокойно – кроме перестрелки возле метро, ничего примечательного. В семь утра я мирно спал на составленных в ряд стульях, мирно укрывшись шинелькой, и видел во сне пьяных лилипутов, занимающихся любовью.
Лилипутская оргия оборвалась от тревожного стука в дверь. Не в их, лилипутскую, а в мою, кабинетную. Матерясь по-гулливерски, я вылезаю из-под шинели и открываю замок. На пороге – взъерошенный, как медведь после спячки, Георгий. И рожа у него медвежья.
На Жоре – костюм-«двойка» зеленого цвета, белая сорочка с оторванной верхней пуговицей, желтые носки и темно-красные ботинки со стоптанными каблуками. Из левого кармана пиджака выглядывает скомканный галстук-«бабочка», из правого – горлышко зеленой бутылки. Ширинка расстегнута. Георгий пьян.
Он проходит мимо меня, видит составленные в ряд стулья и, не теряя ни секунды, валится на них. Прежде чем отключиться, жестом манит к себе и, когда я наклоняюсь, шепчет прощальные слова, будто смертельно раненный солдат:
– Поклянись, что найдешь его.
– Клянусь. А кого?
– Пиши… Сейчас, друг.
Жора сглатывает слюну. Несет от Георгия – даже не знаю, с чем и сравнить.
– Леха Замойский…
– Это он убил старуху?
