Разумеется, Татьяну этот диалог несколько удивил:
– Кто это?
– Клиент один. Окна мы ему продавали.
– А почему ты «Вадик»?
– Да я бейдж на столе не поменял. От прежнего менеджера. Его Вадиком звали.
– И где тебя мурыжили?
– Да на складе. Кладовщик ушел и никому не сказал куда. Оказалось, его электричка опоздала на два часа. Слушай, тут рядом еще ювелирный есть, там выбор больше. Едем.
После этого случая Коля подобрал в театральной лавке парик и усы для «работы». И заодно – очки. Все-таки очки сильно меняют внешность человека.
Свадьбу сыграли с размахом. На почетном свидетельском месте сидел человек из «центра». За ним Кошкин, пожелавший молодым «простого лошади… то есть человеческого счастья в любой конвертируемой валюте». В качестве ведущего зажигал бывший сокурсник Антон, тот самый, на театральном дебюте которого познакомились молодые. «Так выпьем же за светлое будущее без темного прошлого!» Антон не только продолжал с блеском играть роль третьего слева, но и снялся в популярной телевизионной рекламе крупной инвестиционной компании, торгующей акциями. Во время торжественного банкета он отвел жениха в сторонку и сделал заманчивое предложение:
– Коляныч, у нас разговоры ходят, что скоро сериалы начнут клепать пачками, актеры нарасхват будут. Давай твою фотку в картотеку «Ленфильма» забью. Все-таки у тебя незаконченное театральное. Где-нибудь засветишься – глядишь, карьеру сделаешь. Ты ж талант, импровизатор, а какими-то стеклами торгуешь.
Коля хотел было согласиться, но потом вспомнил про «работу»:
– Спасибо, старик, но… В один гроб дважды не ложатся. Завязал я с лицедейством. Стекла надежней.
– Ну, если вдруг надумаешь, звони. Дорогие гости, а почему скучаем?! Налили, выпили, горько!
На самом деле, не завязал, ох как не завязал. Лицедействовал, и довольно успешно, почти без «минусов» в тетрадке. «Где-то далеко, где-то далеко идут грибные дожди…»
Конечно, уровень контингента, перед которым приходилось импровизировать, был «низкохудожественным». Приземленным. Виталик же пока не в рейхсканцелярии служил. Никакой международной мафии, преступных синдикатов и кланов. Никакого внедрения в организованные бандитские группировки и киллерские бригады. Так, мелкая шпана, рыночные кидалы, воры «на доверии», угонщики, уличные грабители. Короче, те, с кем населению приходится наиболее часто сталкиваться в быту. Правда, и среди этой публики попадались достойные представители – приходилось играть вдохновенно, с душой. А однажды даже переночевать в камере, разыграв комедию в трех актах. Клиент, насмерть запинавший свою сожительницу и выкинувший труп на ближайшую помойку, держался стойко, все отрицал и, несмотря на пропитые мозги, оперские нападки отражал хладнокровно и грамотно. И тут в камере появился Коляныч. Велосипед изобретать не стал, применил старый, веками проверенный метод. Бодренько объявил, что ментов бояться – на дело не ходить. Ничего они нам, брат, не сделают, слабы в коленках.
Через полчаса Колю выдернули на «допрос». В камеру он вернулся уже не таким бодрым. Держался за ребра и тяжело дышал. Но по-прежнему не сдавался: «Ничего, бейте, бейте, мусора, – всех не перебьете!» После второго «допроса» у смельчака появился живописный фонарь под глазом. (Свинец, оказывается, и правда пачкается.) «Ладно, суки… Вытерплю, не впервой…» На третий раз Колю приволокли сержанты, ибо сам он якобы передвигаться не мог. Раскачали и швырнули под ноги убивцу – любуйся на крепкого парня. К синяку добавились разбитые губа, нос и ухо. Рубашка до пояса в крови, промежность в моче, пена изо рта, хрипы. Прежде чем «уйти в кому», жертва застенков голосом умирающего гладиатора успела прошептать: «Лучше колись, брат. Это нелюди. Сомневаюсь, была ли у них мать…»
Брат перекрестился и, едва зайдя в кабинет Виталика, сразу и чистосердечно признался, как пинал любимую и выносил ее бездыханное тело на помойку. (Самое интересное, после вскрытия оказалось, что любимая скончалась вовсе не от побоев, а от отравления алкогольным суррогатом, и арестанта пришлось отпустить. Примерно через полгода он случайно столкнулся на улице с Виталиком. Убегал очень быстро, а главное – искренне…)
Утром молодая супруга, тоже не спавшая всю ночь, учинила Колянычу эмоциональное дознание. (Откуда на чемодане русской радистки отпечаток вашей голой задницы? Не измена ли?) Позвонить из камеры и предупредить, что домой не приедет, Коля, естественно, не мог, а просить Виталика – вызывать ненужные подозрения. Хотя сначала было желание рассказать жене правду – так, мол, и так, я потомственный внедрила-разведчик, безвозмездно сотрудничаю со спецслужбами, потому что получаю от этого положительные эмоции. Хобби такое. (Мудак ты потомственный!) Ночью внедрялся, поэтому и не приехал. Про бабушкины сережки заодно напомнить.
Но признаться все же не решился. Кто знает, как Татьяна отреагирует? Распереживается, перенервничает, а волноваться ей нельзя – на пятом месяце интересного положения. Ладно бы еще как заботливый муж семейный бюджет пополнял, а то бесплатно! Точно, с ума сошел.
Недавно супруга рассказала, что до сих пор переживает из-за одной школьной истории. Вроде бы обычное дело. Один одноклассник, не сделавший домашнего задания, решил сорвать урок. На перемене засунул в замочную скважину дверей класса стирательную резинку. Учительница пришла, стала класс открывать, да не судьба – резинка мешает. Пока в замке ковырялась, урок и пролетел.
Естественно, начались разборки. Сошлись во мнении, что, кроме Галкина, этого никто сделать не мог. Галкин был популярным школьным хулиганом-второгодником. И хотя он отпирался, стрелочником сделали его. Вызвали родителей и предложили переводить сыночка в другую школу. Достал.
И только Татьяна знала, что Галкин здесь ни при чем. Засекла случайно, когда одноклассник резинку засовывал. Через два дня подошла к учителке и выложила на стол секретную правду. Училка одноклассника тряхнула пару раз за шиворот, тот и рассыпался. В смысле – раскололся. Да, я. Нечаянно, простите. Вроде бы справедливость восторжествовала, Галкина в школе оставили, а Татьяна по сей день сомнениями терзается – не подло ли она поступила?
– Нормально, – успокоил Коля, – ведь, если бы не застучала урода, до сих пор терзалась, что не спасла Галкина. Кстати, может, ты на него неровно дышала?
– Нет! От него все девчонки шарахались. Вечно грязный, вонючий, да еще двоечник. Его потом все равно выгнали.
– Забудь. Это не самый большой грех.
Поэтому Коля пока решил повременить. На ходу сочинил легенду – идиот-кладовщик, тот самый, что опоздал на электричку, нечаянно запер менеджера на складе и укатил домой. Телефона на складе нет, докричаться до прохожих через окно Коля не смог, пришлось ночевать на стульях. Кладовщику утром набил лицо и тело.
– Господи, а чем от тебя так пахнет? – поморщилась Татьяна.
– Чем-чем. Вестимо чем. По специальности. Складом. Мы ж не духами французскими торгуем. Там еще и крысы есть, еле отбился.
– А синяк кто поставил?
– За крюк подъемника в темноте зацепился. (Какой хороший свинец, не отмывается совсем!)
Супругу, судя по ее выражению лица, продолжали терзать смутные сомнения, но уточняющих вопросов она не задавала. Главное, жив-здоров. А то всякого передумала. И в морг звонила, и в милицию, и в публичные притоны, которые дают рекламу в газетах. И компаньону Кошкину телефон оборвала.
Кошкин, конечно, тоже поинтересовался, куда подевался одноклассник. Коля вывел его в офисный коридор и шепотом объяснил:
– Понимаешь, старую знакомую случайно встретил. В гости пригласила… То-сё, вот и засиделся. Не заметил, как ночь пролетела.
– Я, кстати, почему-то именно об этом и подумал, – ухмыльнулся компаньон, погрозив пальчиком, – ох, шалун. Сходи проверься на всякий случай. Могу телефон анонимного врача дать.
– Там все чисто… Если Татьяна позвонит, скажи, что кладовщик на складе запер.
– У нас же нет кладовщика.
– Она-то не знает…
