Сейчас там не живёт никто. Брошено.
Максим Максимович достал сигареты. Ладно, пусть болтает. Главное, чтоб дверь не пытался сломать.
– После школы сюда приехал, в путягу поступил. На краснодеревщика учился. Закончил и на фабрику мебельную. В общаге жил. Потом эта драка дурацкая…
– То есть ты у нас жертва обстоятельств? Невинная?
– Да нет. Сразу признался, что стамеской саданул. Хотя там и не видел никто, в суматохе. Но я и не отпирался. За дело ведь бил. Не я, так он бы меня… Вы закурить не дадите?
– А сто граммов не налить?.. Ты меня на жалость не бери. Все вы так. Сначала натворите, потом в ногах валяетесь – простите, пожалуйста, детство трудное, игрушки чугунные, люди злые… Знаем эту песню. Никто тебя в ларёк лезть не заставлял. – Последние слова Максим Максимович произнёс с нескрываемым раздражением. Действительно, пока не попадутся, все в ажуре, как влипнут, заводят жалостливую серенаду. «Не приди я сегодня, стоял бы этот певец на рынке и продавал бы пиротехнику с новогодней улыбкой на довольной роже. А тебе опять зарплату урежут».
Парень несколько секунд помолчал, вероятно, прикидывая, чем бы ещё вымолить свободу. «Давай, напрягай извилины, сочиняй дальше, „настоящий мужик'».
– У меня пацан здесь. Сын. Семь лет. Андрюшка. В первом классе.
– Мать-старушка и карточный долг.
– Мама умерла, – не реагируя на язвительный тон Максима Максимовича, произнёс узник, – два года назад. Там, в Зайцево. Шестьдесят восемь всего было. Инсульт.
– А батя жив? – более мягким тоном спросил отставной подполковник.
– Не знаю. Может, жив. Я и не видел-то его ни разу. Он городской, из Пскова, на практику к нам, в Зайцево, приезжал. Из техникума сельскохозяйственного.
– Так зачем ты в ларёк забрался, если не за деньгами? За хлопушками?
– Я… – Парень на секунду замялся, не зная, как продолжить. – Я для сына…
– Что для сына?
– Я обещал ему… Сейчас…
Урчание очередной машины за углом гастронома прервало парня. Он замолчал, прислушиваясь.
– Это милиция?
– Нет. Такси. Так при чем здесь твой сын?
– У меня здесь нет никого, кроме Андрюшки. Вообще никого. Я ж с Ленкой расписан не был. Это мать его. Она сначала писала, даже приезжала несколько раз. Ждать обещала. Через полгода, как меня осудили, Андрюшка родился. А потом надоело ей ждать.
– Ещё бы…
– Нет, она вообще-то хорошая, не злая. Просто другого полюбила. Через год замуж вышла за вояку одного. Письмо мне прислала. Так и так, прощай, Володя, у меня новая жизнь. Меня Владимиром звать.
– Очень приятно.
– Я как вышел, сразу к ней. На сына посмотреть да и помощи попросить на первое время. Она здесь, рядом, живёт. В «сталинской» семиэтажке с колоннами. В тайне думал, может разошлась с военным своим, примет… Не приняла. Нужен я ей такой… Денег вот, одолжила немного, и все. Тяжёлый разговор получился. К Андрюшке даже не пустил. Мол, нечего ребёнка травмировать. Есть у него отец. Пусть не родной, а отец… А я, получается, посторонняя личность. Погоди, говорю, я ж от отцовства не отказываюсь, помогать буду, как смогу. Только на ноги встану. Она – не надо нам никакой помощи, обойдёмся… – Володя опять прислушался, затем продолжил: – В общем, неделю у приятеля с зоны прокантовался, после подвальчик присмотрел тёплый. На работу не берут без прописки, а где ж её взять? Подхалтуривал, где мог. Правда, мужик один обещал после Нового года к себе в мастерскую взять, плотником. Я ж столярничать не разучился, на зоне мебель строгал… А не возьмёт, в Псков вернусь, там родня кое-какая, пустят на первое время.
Максим Максимович снова ухмыльнулся. «Красиво заливает…»
– Во вторник, позавчера, решил Андрюшку повидать. В школе. У них последний день перед каникулами. Попросил уборщицу, чтоб показала… Вылитый я, один в один. Я б и без уборщицы узнал… Хороший мальчишка. Он мне сперва не поверил, но я ему фотку показал, где мы с Ленкой. Поговорили, в общем… Растерялся он здорово, да и я, если честно. Спрашиваю, чего тебе, сынок, на Новый год подарить? Он плечами пожимает… Я вдруг прикинул, как же подарок передать? Ленка меня теперь на порог не пустит… Тут мысля в башку и стукнула… Хочешь, сынок, я тебе салют подарю? Самый красивый. В полнеба. Ты, главное, в полночь, как куранты отобьют, подойди к окошку, что на спортплощадку выходит, и смотри. Увидишь салют, знай, это батя твой. Родной батя. У Андрюшки глаза загорелись. По себе знаю, любят пацаны стрелялки всякие. Мы в деревне на Новый год всегда под-жиги самодельные запускали… А нынче эти салюты в магазинах продаются…
– И ты, значит, не долго думая, в ларёк залез. Герой. За чужой счёт подарки делать ума не надо.
– Не хотел я сначала воровать. Надеялся денег достать. Занять. Но кто ж десять тысяч первому встречному с восьмилеткой за плечами даст? У меня, когда вчера сюда заходил, ещё и в мыслях не было залезать. Рассчитывал все ж найти деньги… Не нашёл…
Володя громко чихнул, зацепив рукой ёлочку. Шарики на ней весело зазвенели.
– А я ж Андрюшке обещал. Он ждать будет. А теперь что? Хорош батя. Появился и пропал. Да ещё обманул… Мне ж меньше трехи не дадут. И все, потеряю Андрюшку. Потом не объяснишь. Да хрен с этой трёшницей. Отсижу. Пацана подведу. Он теперь знает, что батя у него есть…
Пошёл редкий снег. Прохожих на улице ещё не было. Сегодня выходной, на службу не надо, перед бурной ночью лучше выспаться. Некоторые, судя по громким звукам магнитофона, летевшим из окна дома,
