школы. Будучи депутатом Думы, он инициировал обсуждение законопроекта о введении социального страхования для рабочих, об охране труда женщин и малолетних.
Назначение Коновалова было вполне понятным, чего никак нельзя было сказать о другом министре, представлявшем в правительстве торгово-промышленные круги. Шульгин писал: «Михаил Иванович Терещенко был очень мил, получил европейское образование, великолепно „лидировал“ автомобиль и вообще производил впечатление денди гораздо более, чем присяжные аристократы. Последнее время „очень интересовался революцией“, делая что-то в военно-промышленном комитете. Кроме того был весьма богат. Но почему, с какой благодати, он должен был стать министром финансов?»[158]
Этим вопросом задавались многие. Как совсем еще молодой человек (ему было всего тридцать!), театрал и меломан, возглавил финансовое ведомство воюющей страны? Милюков, главный составитель списка министров, писал, что Терещенко сел в кресло министра финансов «по ассоциации со своим капиталом». Он действительно был фантастически богат — говорили, что его личное состояние превышает сто миллионов. Ему принадлежали многочисленные сахарные заводы и винокурни, сотни тысяч десятин земли. Но не купил же он, в конце концов, министерский портфель!
То, что было тайной для современников, теперь уже таковой не является. Терещенко был членом «Великого Востока Народов России», так же как и Керенский. Впрочем, не только Терещенко. При ближайшем рассмотрении в составе Временного правительства оказывается как минимум четверо масонов — помимо Керенского и Терещенко, это Некрасов и Коновалов. Было бы слишком категоричным заявлять, что именно масоны свергли российскую монархию, но очевидно, что они поспешили воспользоваться этим. Главное помнить, что было первичным, а что вторичным. Керенский, Коновалов, а также, вероятнее всего, и Некрасов попали в состав правительства вовсе не благодаря своим масонским связям. А вот Терещенко вполне мог быть подсунут Милюкову (кстати, отнюдь не масону), когда тот пытался сформировать список кабинета.
Впрочем, сам по себе этот выбор оказался вполне удачен. По свидетельству все того же Набокова, Терещенко быстро вжился в новую роль. «Я помню, когда ему приходилось докладывать Временному правительству, его доклады всегда были очень ясными, не растянутыми, а напротив сжатыми и прекрасно изложенными… Он отлично схватывал внешнюю сторону вещей, умел ориентироваться, умел говорить с людьми—и говорить именно то, что должно было быть приятно его собеседнику и соответствовать взглядам последнего».[159] Терещенко оказался единственным из министров (если не считать самого Керенского), кто пережил все реорганизации правительства и оставался в составе кабинета вплоть до октябрьского переворота.
Переоценивать принадлежность того или иного политика к масонам не следует, но и отрицать влияние этого фактора тоже было бы ошибкой. Даже непосвященному наблюдателю было заметно, что Керенский, Терещенко и Некрасов действуют сплоченной группой (Коновалов покинул министерский пост в июле, с тем чтобы вернуться в прежнее кресло в сентябре). По сути, эта группа представляла единственное относительно крепкое ядро в составе правительства. Таким образом, у Керенского было огромное преимущество перед конкурентами в борьбе за власть, и он этим не преминул воспользоваться.
ГУЧКОВ И КЕРЕНСКИЙ
За два с половиной года войны численность русской армии достигла невообразимых размеров — под ружье было поставлено свыше 10 миллионов человек. Ничего даже близко похожего не было за всю предыдущую историю России. Фактически все мужское население, способное по возрасту и состоянию здоровья нести военную службу, надело погоны.
Армия стирала прежние сословные, профессиональные, имущественные границы. Рабочие, крестьяне, городские обыватели — те, кто в мирной жизни имел разные интересы, цели, политические симпатии, оказались свалены в один котел и перемешаны. В итоге родилась беспримерная сила, страшная, вдобавок к численности, наличием у нее оружия. Именно солдатская стихия в дни революции играла решающую роль во всех важнейших событиях. Взять ее под контроль, наверное, не удалось бы никому, но тот, кто сумел бы направить ее в нужное русло, мог заранее считать себя победителем.
Керенский очень хорошо понимал это. Начиная с середины марта он предпринял несколько поездок на фронт. В другое время могло бы показаться странным, что министр юстиции — лицо сугубо гражданское по характеру своей деятельности — столь пристально интересуется проблемами армии. Но те, кто был в курсе правительственных интриг, восприняли это должным образом. Керенский начал кампанию по смещению Гучкова и не особенно скрывал это.
Замысел Керенского облегчался тем, что Гучков вовсе не собирался бороться за министерский портфель. Он хорошо был информирован о происходящем в армии и потому видел будущее в самых мрачных тонах. На заседании Временного правительства вечером 7 марта 1917 года Гучков делал доклад о положении на фронте. Сказанное им дышало такой безнадежностью, что другие члены кабинета даже не рискнули вступить в обсуждение. Обстановку попытался разрядить Набоков, который полушутя сказал: «Если все действительно так, то у нас нет другого выхода кроме сепаратного мира с Германией». Шутка не получилась — никто из министров даже не улыбнулся.
Гучков пытался что-то делать, но у него плохо получалось. Прежде всего он постарался добиться отмены «Приказа № 1». Напомним, что этот документ дал толчок к созданию в армии и на флоте выборных солдатских и матросских комитетов. В день своего вступления в должность Гучков отправил главнокомандующим всеми фронтами телеграмму, в которой заявил, что Временное правительство не признает «Приказ № 1». В то же время при военном министерстве была создана комиссия под началом генерала А. А. Поливанова для обсуждения вопросов о пересмотре некоторых начал воинской службы. По словам самого Гучкова, созданием комиссии он надеялся выиграть время и дождаться, пока страсти успокоятся.[160] Комиссия пришла к выводу, что попросту отменить распоряжения Совета нельзя и следует искать компромисс.
После долгих переговоров с представителями Исполкома Гучкову удалось добиться принятия «Приказа № 2». Он подтверждал изменение статуса солдат (кстати, приказом отменялось бытовавшее прежде наименование «нижний чин»), но в отношении других положений «Приказа № 1» было оговорено, что они имеют силу только для тыловых частей. «Приказ № 2» был разослан 5 марта 1917 года, причем от имени не только Совета, но и Временного правительства, дабы показать, что между ними нет никаких противоречий.
На практике «Приказ № 2» имел последствия самые незначительные. Остановить процесс создания солдатских комитетов было уже невозможно. С каждым днем армия все больше превращалась в анархическую и неуправляемую массу. В этой ситуации очень многое зависело от позиции офицерства и генералитета. Но русское офицерство большей частью находилось в растерянности. Это состояние затронуло и высший командный состав.
В день отречения Николай II передал полномочия Верховного главнокомандующего великому князю Николаю Николаевичу, уже занимавшему этот пост в начальный период войны. Но настроения в обществе были настолько враждебны династии, что великий князь через два дня счел нужным сложить с себя обязанности главковерха. На это место был назначен генерал М. В. Алексеев. Предыдущие полтора года он был начальником штаба Верховного главнокомандующего, и по этой причине ему не пришлось бы долго входить в курс дела.
Алексеев был, несомненно, компетентным специалистом, но напрочь лишенным качеств лидера. Он делал все, что мог, но мог, к несчастью, немногое.
По инициативе Гучкова была развернута широкомасштабная чистка высшего командного состава. Со своих постов были сняты четверо из пяти главнокомандующих фронтами, две трети командующих армиями и командиров корпусов. Устранялись в первую очередь те из старших начальников, кто не сумел приспособиться к новой обстановке, растерялся или, напротив, упрямо продолжал гнуть прежнюю линию.
Наиболее заметные последствия для будущего имело назначение командующим Петроградским военным округом генерала Л. Г. Корнилова. В историю русской революции имя Корнилова вписано крупными буквами, и потому есть смысл хотя бы в общих чертах напомнить его биографию. Новому командующему к описываемому времени исполнилось сорок шесть лет. Родился он на далекой окраине империи, почти на границе с Китаем. Отец Корнилова, сибирский казак, дослужился до чина хорунжего, а в отставке занимал должность станичного писаря. После окончания кадетского корпуса и Михайловского артиллерийского училища Корнилов вышел подпоручиком в Туркестанскую артиллерийскую бригаду. Через три года он поступил в Академию Генерального штаба, которую окончил с малой серебряной медалью.
Корнилов получил назначение в штаб Туркестанского военного округа, располагавшийся в Ташкенте. В последующие годы по заданию русской военной разведки он объездил приграничные районы Китая, Афганистана, Персии, Индии. Восток занимал особое место в жизни Корнилова. Невысокий, смуглокожий, с характерными азиатскими чертами лица, доставшимися ему в наследство от кого-то из предков-степняков, он сам воспринимался современниками как воин эпохи Чингисхана, сочетавший жестокость и отвагу.
Мы уже писали о том, как пересеклись в юности судьбы Александра Керенского и Владимира Ульянова. Истории было угодно, чтобы в юношеские годы Керенский встретился и с другим главным персонажем пьесы под названием «русская революция». В далеком азиатском Ташкенте русское офицерство и чиновничество составляло замкнутую группу, где все знали друг друга. Корнилов не раз бывал на вечерах в доме Керенского-старшего. Вряд ли он обратил тогда внимание на хозяйского сына, но гимназист Саша Керенский хорошо запомнил молодого офицера, о храбрости которого уже тогда складывались легенды.
В Русско-японскую войну Корнилов в чине подполковника занимал должность штаб-офицера при управлении 1-й стрелковой бригадой. За сражение под Мукденом он был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. В последующие годы он служил в Генеральном штабе, был военным агентом в Китае, командовал различными частями и соединениями. Ко времени мировой войны Корнилов был уже генералом и вскоре после ее начала получил под командование 48-ю пехотную дивизию.
Весной 1915 года дивизия Корнилова занимала участок фронта в Карпатских горах. Здесь проходила единственная дорога на восток, переполненная беженцами и обозами отступавшей русской армии. В середине апреля австрийцы предприняли попытку захватить перевал. Три дня шел непрерывный бой. Неся огромные потери, остатки дивизии сумели пробиться из окружения, но Корнилова среди них не было. Только спустя пять дней стало известно, что он находится в плену.
После почти полутора лет пребывания в австрийских лагерях Корнилов бежал, воспользовавшись помощью лагерного фельдшера, чеха по национальности. После долгого и опасного путешествия по вражеской стране ему удалось пересечь границу с Румынией и оттуда уже беспрепятственно вернуться в Россию. Корнилов оказался единственным из русских генералов, кто сумел бежать из плена, и потому история его побега наделала много шума. Вероятнее всего, именно тогда он обратил на себя внимание Гучкова.
Для Гучкова назначение Корнилова было попыткой навести порядок в среде окончательно разложившегося столичного гарнизона. Однако этот шаг имел и иные, не афишируемые громко причины. Позднее Гучков вспоминал: «С самого начала я подумал, что без гражданской войны и контрреволюции мы не обойдемся».[161] Поэтому с первых же дней он начал искать людей, преимущественно из военной среды, способных возглавить борьбу с анархией. Наиболее подходящей кандидатурой на роль вождя контрреволюции, по мнению Гучкова, был адмирал Колчак. Но со счетов Гучков не сбрасывал и Корнилова, предполагая пока поближе к нему присмотреться.
В своей деятельности Гучков сделал ставку на новых людей, тех, кто не был дискредитирован близостью к свергнутому режиму. В основном это полковники и молодые генералы — те, кто мог найти линию поведения в новой ситуации. Ближайшее окружение военного министра составили «младотурки» — так еще с предвоенных времен называли реформистски настроенную группу молодых офицеров Генерального штаба. Весной 1917 года в ряды «младотурок» входили генералы Г. А. Якубович и князь Г. Н. Туманов, полковники П. А. Половцев, Л. С. Туган-Барановский, Б. А. Энгельгардт, А. И. Верховский. Гучков видел в них свою опору, не зная, что многие из них уже сделали ставку на Керенского.
У Керенского среди «младотурок» были свои люди. Таковым был брат его жены полковник В. Л. Барановский. Накануне революции он служил в управлении генерал-квартирмейстера Ставки, но уже в конце марта был прикомандирован к военному министерству, вероятно, не без помощи ставшего столь влиятельным шурина. «Ушами и глазами» Керенского при Гучкове был также инженер П. И. Пальчинский. В короткий период существования Временного комитета Государственной думы он был членом его военной комиссии и сейчас продолжал регулярно бывать в военном министерстве. Пальчинский был масоном и хорошим знакомым Керенского еще с довоенных времен.
Как-то в начале апреля на очередном заседании полива-новской комиссии Пальчинский по секрету сообщил Полов-цеву, Энгельгардту, Якубовичу и Туманову, что вечером хочет отвести их на свидание с неким человеком. С кем конкретно — сообщить он наотрез отказывался и этим чрезвычайно всех заинтриговал. Была глубокая ночь, когда вся компания в автомобиле Пальчинского отправилась в путь по темным петроградским улицам. Автомобиль остановился на Итальянской у здания Министерства юстиции.
В просторном министерском кабинете прибывших встретил Керенский. Он объяснил, что пригласил их для того, чтобы выяснить некоторые проблемы, понимание которых необходимо ему как члену правительства. Первым вопросом Керенского было: годится ли Алексеев в верховные главнокомандующие? Бoльшая часть приглашенных высказалась за Алексеева, но разговор как-то сам по себе перешел на обсуждение других кандидатур. У Половцева создалось впечатление, что Керенский прощупывает мнение относительно назначения Брусилова. В своем дневнике Половцев записал: «У Керенского что-то на уме. Неужели Брусилов с ним снюхался? Способен. Тогда создается комбинация Керенского с Брусиловым против Гучкова с
