Инквизитора. Под Войной за свет подразумевались иные дела Ордена: изучение наук и миссионерство… Но люди видели только жестокую бесчеловечную охоту на людей.
При господстве Псов Инквизиция перестала быть малым Святым отделом расследования ересей при Церкви. Даже сама организация, еще несколько лет назад представлявшая собой один лишь на все королевство общий суд, теперь разрослась, высасывая из страны и ресурсы, и деньги. Центральный инквизиционный совет, полудюжина Трибуналов в каждой местности — это было только начало. Теперь число местных Трибуналов увеличилось уже до дюжины, и в каждом порту располагалось отделение Трибунала. Даже в колониях уже завелись свои инквизиторы, берущие пример с кровавого Ордена Псов Господних.
Более того, через несколько дней на недавно открытый Архипелаг отправляется целая армада новейших кораблей, благодаря которым этот Архипелаг и был открыт, а на борту помимо команды, ремесленников и военных — инквизиторы. Рейхар был проездом в Порта-Руун и видел эти новые корабли, благо те еще не покинули гавань. Они и сами были похожи на город, эти великолепные суда, но гораздо красивее. Гордость короны, — говорили о них. А теперь гордость короны оседлали злые ссыльные Псы Господни и идут проповедовать неграмотным дикарям, у которых, по слухам, чудные зеленые глаза и раздвоенные языки. А Псы-то именно что ссыльные, потому что кто же по собственной воле отправится в это захолустье. Рейхар слышал, что инквизиторов на кораблях хватит на несколько Трибуналов, хотя на Архипелаге еще и поселений толковых нет, хижины какие-то да частокол. И за частоколом сидят, вцепившись в свои арбалеты и редкие «змеиные» ружья, те, кто бежал от Инквизиции на далекие дикие острова. Как страшно они просчитались…
Рейхар понимал, почему королевская чета попустительствует звереющему Ордену, нарушая законы предков и свои собственные, закрывая глаза на уничтожение церковной оппозиции. Первое время горожане злословили, что духовный отец королевы, сам из Ордена Псов, не духовник, но фаворит, любовник этой визгливой, отчаянно молодящейся старухи. Уже через полгода после учреждения первого Орденского Трибунала те, кто не задохнулся в дыму и запахе собственного горящего мяса, прикусили языки насчет недуховной связи королевы и Главного Инквизитора.
Вторая после постели причина передачи полноты власти над верующими Инквизиции была так же проста, как и первая. Корона желала упрочить государственное единство через единство церковное.
Третьим запахом в этом букете был запах медных монеток, так похожий на запах крови. Все конфискованное у казненных еретиков имущество оставалась в ненасытной пасти Инквизиции, но немало перепадало и в государственную казну. И Рейхар не знал, от которого запаха его мутит больше.
Улиа вгляделась в исказившееся от ненависти лицо Рейхара:
— Ты зря пришел сюда, Рейхар. Тебя видели соседи, они донесут. Теперь тебе нужно «зарываться в грязь», а у тебя и денег при себе нет…
Госпожа Тшев говорила о подполье. Если кто-то из милых соседок или их мужей сообщит монахам, что Рейхар входил в дом после того, как увели господина Тшева, это причислит господина Китта к личностям, сочувствующим еретикам. Дом Тшевов стал словно зачумленным с того самого мига, как Ромуре объявили об аресте. А значит, господину доктору придется «зарываться в грязь», как многим из еретиков, — скрываться от Трибунала среди нищих и воров.
— Деньги я добуду, я ведь врач, — отмахнулся Рейхар, и Улиа уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент входная дверь распахнулась, и в комнату ворвались двое.
Разворачиваясь на звук, Рейхар схватил со стола тяжелый подсвечник, готовый размозжить им череп первого, кто сунется к девушке, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что вломились в дом не монахи-псы — эти гости были горожанами, пусть и не из богатых. Похожие друг на друга как две капли воды, они замерли в дверном проеме. Это могли бы быть мародеры. Если только мародеры ходят по бесчестным, но спокойным своим делам с тяжелыми взведенными арбалетами.
— Вечная тьма, — выдохнула Улиа. — Близнецы, как же вы нас напугали!
— Сюда идут Псы, — быстро сказал один из гостей.
— Берите бумаги и уходите, — продолжил второй.
— Рейхар, ты головой отвечаешь, — уведомил господина Китта первый.
— И за книги, и за девку, — уточнил второй.
Сколько Рейхар их знал, они всегда говорили попеременно, заканчивая фразы друг за другом. Улиа вскочила с места и бросилась к тайнику за тяжелой лавкой, которую уже отодвигал Рейхар, отбросив подсвечник. Главной ценностью и проклятием этого дома были книги, запрещенные Святой Инквизицией к распространению и хранению. Философские и научные книги. Еретические книги.
— Массаракш, — прошипел Рейхар.
Вдвоем они вынули из углубления в стене несколько старых, еще рукописных, фолиантов и едва успели выгрести россыпь пожелтевших от времени свитков, как из-за двери послышался голос одного из близнецов:
— Улиа, быстрее! А, тьма… Факелы! Рейхар, в окно!
Девушка испуганно замерла на месте, и Рейхар успел подумать, что она — как лесной олень, замерла под прицелом охотника, надеясь, что тот не заметит.
Рейхар распахнул ставни и выскочил во двор, опершись одной рукой о подоконник. Через миг он уже стоял под окном, слушая, как шуршат юбки Улии, а затем подставил руки и принял на них сначала манускрипты и свитки, а затем и легкое девичье тело. В любой другой момент такая близость заставила бы их обоих деланно смутиться, но сейчас Рейхар быстро опустил госпожу Тшев на землю, сунул ей в руки всю стопку найденного, чтобы освободить руки.
— Не беги.
Он стиснул локоть Улии и быстрым, но не слишком поспешным шагом направился вперед.
— Не беги, — шептал он, наклоняясь к самому уху девушки. — Движение только привлечет взгляды. Все бегут, Псы привыкли высматривать бегущую добычу.
Улиа послушно двигалась рядом, Рейхар чувствовал, как она дрожит. Он уводил ее дальше от факелов и бьющихся насмерть Близнецов, заходил за дома и выжидал там, принуждая Улиу молчать и не шевелиться, петлял по кварталу. Под конец он затащил госпожу Тшев в какой-то грязный, полный рабочего люда кабак и долго стоял возле стены, напряженно глядя на дверь, пока работяги, смеясь, отпускали низкие шуточки и зазывали Улиу бросить этого сопляка и книжки и пойти к ним, настоящим мужчинам. Когда они вышли, Рейхар снова наклонился к Улии:
— Прости меня, тебе не следовало бы появляться в таких заведениях. Это опасно для такой девушки.
— Для любой девушки опасно попасть в лапы к братьям-псам, — тихо ответила Улиа. — Господь свидетель, я никогда в жизни так не боялась.
Через дюжину минут они вошли в чей-то дом, с виду уже спящий и темный, на ощупь спустились в подпол. Улиа постучала в дверь, и та отворилась не бесшумно, но достаточно тихо, на хорошо смазанных петлях.
— Улиа, о, девочка моя, — послышался старческий голос. — Заходи. Я послал за тобой…
— Их больше нет, — девушка вступила в комнатку, Рейхар вошел следом.
— Псы, пожри их тьма, из которой они вышли! Китт, рад видеть тебя живым, — крупный, краснолицый, похожий на мясника мужчина придвинулся ближе и сжал предплечье Рейхара так, что у него чуть не треснули кости.
Рейхар освободился от хватки и огляделся. Помимо него и Улии Тшев в комнатке было пятеро — с четырьмя он был знаком почти год. Старик, нервно переминающийся с ноги на ногу, похожий на писаря при монастыре, сутулый и тощий, словно высохший, — это господин Борте Хет, ученый и философ. Мясника зовут Грум Лариному, он никогда не был особенно умен, зато некогда был весьма состоятелен. Церковь Грум ненавидит за то, что они сделала из него почти нищего. Причина не хуже прочих. Из троих мальчишек он знал только длинного тощего Вейга, этого мерзковатого характером ученика менялы-хонтийца, да лопоухого веснушчатого оборванца Неелая, который научился сплевывать через выбитый зуб и чрезвычайно гордился этим умением, демонстрируя при каждом удобном случае. Отец оборванца не только бывший судья, но и бывший живой. Судью-еретика сожгли несколько месяцев назад, возмущенные люди страшились роптать, и город полнился лишь тихим шепотом. Вскоре и шепот прекратился — на место старого судьи был поставлен
