Ибо заседавшие не были представителями других патриархов, это ложно. Римские присланы были сюда по другой причине, не для собора.
Поэтому, как говорят, по возвращении своем они и были низложены пославшим их, хотя и оправдывались принуждением. Другие же восточные представители были убеждены и увлечены здешними, а не посланы патриархами (потому что патриархи и в мыслях не имели такого), или уже после признаны посланными от них из страха перед народом. Здешние же делали это с той целью, чтобы склонить еретичествующий народ к Православию тем, что будто бы на самом деле был созван Вселенский Собор.
Если же ты скажешь, почему мы тогда не противодействовали и почему после собора приняли рукоположение от господина Тарасия, то мы в свое оправдание и тебе, и всем говорим: с одной стороны, мы были подвластными и тогда не знали того, что нам стало известно после, а с другой стороны, мы имели основательную причину в словах Тарасия, что он и епитимьи не назначал бы, а также ни с кем из таких людей не стал бы служить вместе, если бы знал, но и низложил бы их.
Хотя на самом деле было не так, как оказалось, но мы, желая согласия, удовольствовались сказанным, рассудив, что в сомнительном деле надо снисходительнее склоняться к миру, как говорит в одном месте свт. Григорий Богослов [ [69]], а вместе с тем и потому, что он был одобряем за Православие и за мужественную ревность о нем со стороны прочих Церквей.
Это я изложил тебе, сын мой, чтобы ты знал, что тебе следует знать, а также и то, что единомысленные с Саввой имели и имеют основание для своего мнения, если не соглашались с патриархом по этой причине, а не по каким–либо другим неблагоразумным поводам. Ибо, как мы на основании отзыва, что он не принимает таких, а и низлагает, имели общение с патриархом, так они, на основании сделанного явно, справедливо защищают божественное правило. И, конечно, нет никого, кто мог бы возразить им в этом, хотя бы сказали, что Тарасий принял рукополагавших за деньги, приспосабливаясь к обстоятельствам, даже если бы предстали Петр и Павел. Ибо они сами постановили такое правило и сами говорят: но
Хотел я скорее послать письмо твоей святости, но не находил удобного способа, содержась под крепкой стражей. Когда же Благой Бог благоволил доставить и способ, и лицо, тогда я, смиренный, исполняю свое желание, приветствую и обнимаю тебя, моего духовного отца, которого поистине очень люблю. Ибо, разлучив нас телесно, начальники века сего этим еще не расторгли нашего единодушия по Богу и расположения друг к другу, но еще более укрепили их. Ибо я уверен, что и твое преподобие любит нас, недостойных, и непреклонно пребывает в православном и богоугодном исповедании, на основании того, каким ты и прежде, и после показывал себя пред Богом и людьми. Ты избрал вместе с нами, смиренными, и гонение за благочестие, хотя этого и не хотели властители, опасаясь изгнать и заключить многих и надеясь этим как бы убедить мир, что несогласие с ними ограничивается нами одними, а других противящихся нет. Между тем таких множество в их державе, хотя они и скрываются по причине страха или приспосабливаясь к обстоятельствам, так что можно повторить слова божественного Давида, который взывает:
Подлинно, это нечестие не малое и не тайное, но весьма великое и очевидное для имеющих ум. Они, святейший, извратили домостроительство Христово, насколько от них зависело, объявив нарушение Евангелия через сочетание прелюбодеев, а прелюбодеяние — экономией, спасительной для Церкви, и предав анафеме не одобряющих этого. Они нарушили Евангелие преступлением одной заповеди, объявив это преступление Божиим домостроительством, ибо, если тот,
Эти же люди считают настоящее преступление неизменным догматом, как бы законом Божиим, а не принимающих участия в этом вместе с ними — предают анафеме. Но святые на небе и на земле, конечно, не содействуют прелюбодеянию.
Итак, очевидно, что они нарушением одной евангельской заповеди не только извратили все Евангелие, соборно признав это нарушение спасительной для Церкви экономией и приняв, насколько это от них зависело, неизменный закон, что это бывает при нарушении всякой заповеди и называется экономией, но и анафематствовали святых, не одобряющих этого, ибо и Бог не одобряет такое.
Впрочем, зачем много говорить о том, чего письмо не может вместить? Тяжкое лжеучение объявлено нашей Церкви. Эта прелюбодейная ересь вместе с извращением Евангелия нарушила и божественные правила, признав невинным прелюбодея, низложенного ими. Ибо, если уж они презрели Евангелие, то заботиться о священных правилах было бы для них потерей времени. Напомнить об этом тебе, моему отцу, я счел необходимым вместе с моим приветствием, чтобы ты, зная, что это ересь, избегал ее и еретиков, чтобы не имел общения с ними и не поминал их на Божественной Литургии в священнейшей обители своей, ибо страшные угрозы произнесены святыми для тех, кто участвует с еретиками даже в принятии пищи.
Если же твое преподобие спросит, почему мы сами не говорили этого прежде взятия под стражу, но даже поминали господствующих в Византии, то прими к сведению то, что тогда еще не было собора и не было произнесено это нечестивое учение и анафемы. До этого небезопасно было совершенно отделяться от беззаконников, разве только избегать явного общения с ними и по надлежащей экономии поминать до времени.
Когда же еретическое нечестие открыто обнаружилось во время собора, то теперь следует и твоей осторожности вместе со всеми православными говорить смело, не имея общения со лжеучителями и не поминая никого из присутствовавших на прелюбодейном соборе или разделяющих образ его мыслей. Поистине, преподобный отец, следует тебе, Феофилу, живущему во всем согласно со своим именем [ [70]], любить Бога и в этом. Ибо Златоуст великим и громким голосом объявил врагами Божьими не только еретиков, но и вступающих в общение с ними. И если твоя твердость не устоит, то кто же спасется? Если тот, кто прежде совершенного обнаружения ереси дерзал силой Божьей, как святой, станет уклоняться теперь, после обнаружения ереси, то как другой осмелится подать голос? Если монашеский чин не вменит
Не ради себя самого говорю это я, окаянный, — ибо для меня (дерзновенно сказать) и умереть за истину — приобретение, радость и жизнь, если мы будем укрепляемы вашими священными молитвами, — но ради давней и духовной любви между нами и ради общей пользы. В самом деле, если Сын Божий, Господь и Владыка всех, принес Себя Самого в жертву за всех Богу и Отцу, то чего не должны мы потерпеть и перенести ради Него, особенно монашествующие и распявшиеся отречением от мира, истинно и не напрасно отрекшиеся? Не по внешнему виду надо судить о делах — ибо многие надевают маски и не являются тем, чем кажутся, — но по истинным делам.
Итак, монахи в настоящие времена пусть покажут это делами. А дело монаха — не допустить ни малейшего нововведения в Евангелии, чтобы, подав мирянам пример ереси и общения с еретиками, не подвергнуться ответственности за их погибель. Много лишнего сказал я об этом предмете, с позволения высокого смиренномудрия твоей святости. Ты же, отец мой, молись и умоляй о мне, немощном и грешном, но весьма много любящем тебя. Содержимый под стражей вместе со мной также приветствует тебя и испрашивает молитв твоих.
Снова ты в темнице, возлюбленный сын, но это снова позор для бесчестных еретиков, а для тебя — умножение наград и почестей небесных. Поэтому о них я воздыхаю и плачу, о тебе же радуюсь и благодарю Разве ты не делаешься более испытанным благодаря вторичному заключению под стражу, подобно золоту,
