Если так, то мы, недостойные, просим и умоляем удостоиться священного Вашего лицезрения, и слышания сладчайшего голоса пречестнейших и богомудрых уст ваших, чтобы, увидев глазами то, что мы слышим ушами, нам возрадоваться духом, сменив уныние, как скорбную одежду, на отраду веселья.
Во–вторых, нам следует сказать о нашей чистой и неповрежденной христианской вере. Поэтому с благоговением осмеливаемся сказать, что, если бы речь шла о чем–нибудь человеческом или о таком, что находится во власти святейшего нашего архиерея или нас, недостойных, то следовало бы уступить не только в малом, но и во всем: так повелевает заповедь. А когда речь идет о Боге и о том, что относится к Богу, Которому служит все, то не только какой–нибудь человек, но даже и апостолы Петр и Павел, или кто–либо из Ангелов, не осмелился бы изменить даже самого малого, так как от этого извращается все Евангелие.
Что же касается состязания с иноверными для опровержения их учения, то это не согласуется с апостольским повелением (Тит.3:10), а возможно только для вразумления. Поэтому мы, недостойные рабы Вашей благочестивой державы, не смеем даже и сказать что–либо.
Если же встретится что–нибудь сомнительное или покажется невероятным божественной Вашей мудрости, чтобы это было благочестиво разрешено архиереем, то пусть великая и богохранимая десница Ваша, ревнующая о Божественном ради общей пользы, повелит принять объяснение от древнего Рима, как делалось издревле и от начала по отеческому преданию. Ибо там, христоподобный Император, — верховнейшая из Церквей Божиих, на престоле которой первый восседал Петр, коему Господь сказал:
Такова просьба нас, недостойных рабов твоих, таково с помощью Божией слово от нас, смиренных.
Крепкая же десница Божия да сохранит тебя, вожделенного для мира и боголюбезного Императора христианского, чтобы ты жил многие лета и детям детей передал державу в благоденствии и победах над врагами и противниками! Буди, буди!
Услышав недавно об обстоятельствах вашего блаженства, возлюбленнейшие отцы, я, смиренный, весьма обрадовался и прославил Благого Бога нашего, но и сильно огорчился, что не удостоился видеть вас и насладиться вашими благодатными дарами. Ибо мне хотелось видеть людей Божиих, иерархов Господних, блаженных мужей, светил мира, опору веры, отличающихся и прочими прекрасными качествами.
О потеря, о несчастье! Впрочем, причина этого обстоятельства — множество грехов наших. Мы не удивляемся несчастью, а предлагаем просьбу. Какую? Ту, чтобы вы письмами облегчили этот недостаток, вразумляя, просвещая, утверждая, внушая,
Пишете и о том, как нужно поклоняться изображенному Христу, по тождеству или по сходству, ибо одно православно, а другое не православно. Спрашиваете также и о том, считается ли поклонение Христу и Его иконе поклонением одному Лицу или двум. Первое — наше, а второе — иконоборческое. Ибо у кого ипостасное сходство, для тех и поклонение одно и то же, кроме того только, что в иконе существо не почитается поклонением.
Такова моя малая речь — напоминательная, а не учительная. Вам же принадлежит совершеннейшая тем более, чем превосходнее помазание ваше, с которым мужественно совершайте, святейшие, предстоящий подвиг, и получите венец правды.
Увы мне! С самого начала письма вздыхаю из глубины сердца и смешиваю с чернилами слезы от того, что я услышал о тебе, брат! Говорят, ты сбросил святую одежду монаха, и живешь между мирянами, и имеешь жену.
О плачевная весть! О мое несчастье! Ибо твой грех, сын, — мой по действию отеческого сострадания. Где свет ума? Где крылья надежды? Где любовь к Богу? Где щит веры? Где искусство рассуждения? Где удаление от здешнего мира? Где отречение от всего земного?
Где монастырское настоятельство? Где приветливое участие в гостеприимстве? Где порядок общежития? Где просветительная исповедь? Где твои прекрасные слезы? Где благоговейный вид? Где свидетельство всего сонма братьев? Где обет пред священным престолом? Где обещания пред Свидетелем Богом и Ангелами?
Где светлая чистота одежды? Где духовно созерцаемый брак? Где закланный за тебя Агнец Божий? Где евангельская и братская радость? Где священнейшее приветствие от всех?
Где предстояние Божественному Жертвеннику? Где Божественное Причащение Тела и Крови Христовой? Где все светлое и ангельски радостное чинопоследование? Где горящая лампада? Где истинный виноград? Где плодоносное произрастание Духа? Где сын мой, — о я несчастный, — более и более преуспевавший в добре и казавшийся полезным братству? Где чадо Божие, причастник света, гражданин царства небесного, сосуд избранный?
Как он обратился назад? Как отступил возлюбленный? Как омрачился просвещенный? Как сбросил оружие чистоты? Как сделался добычей диавола, будучи уловлен им в его волю и оставив прекрасного Жениха, Господа славы, владычествующего всем?
О, кто не воздохнет из глубины? Кто не пожалеет обольщенного?
Имеешь ли ты ум? Живешь ли? Взираешь ли на солнце? Смотришь ли на луну? Видишь ли звезды? Невозможно, невозможно выразить, какой это грех, какая тьма, какое безумие. О, если бы можно было на этом остановиться! Тогда несчастье имело бы меру. Но, брат, будет еще Суд неумолимый, огонь вечный, тьма кромешная и непроницаемая, скрежет зубов, все прочие мучения, которые послужат наказанием, и притом непрерывным вовеки.
Не говорю уже о лишении благ, которое ты сам навлек на себя. Какие же это блага? Бытие с Богом, радость неизреченная, жизнь нетленная, веселье вечное, наслаждение райское, просвещение от Святой Троицы и все прочие выражаемые словами и представляемые умом блаженства. Итак, сын, восстань, возвратись, обновись, сбрось наложенные на тебя врагом узы греха, отторгнись от Евы, приди к незлопамятному и человеколюбивейшему Иисусу. Он прямо взывает:
Так прошу тебя, сын, послушай, воспламенись, нанеси рану ранившему тебя. Приди же, приди скорее к нам, грешным. Я полагаю душу свою за тебя, я ручаюсь за твое спасение, я уврачую тебя нежными лекарствами, я, несчастный, вместе с Богом, приму тебя в объятия, и тебе будет лучше прежнего.
Только прибегни, только не оставайся там больше, но оставь Еву забавляться самой собой. Если же она послушается Божественного голоса, то помести ее в монастырь, а себя предай Богу и нам.
Так свидетельствую пред Богом и избранными Ангелами, чтобы ты, слыша это, изменился и поспешил к нам прежде, чем настанет конец, прежде, чем неумолимый приговор заключит для тебя дверь.
До моего слуха доходило о твоем достоинстве немало такого, что сильно меня печалило, но разъяснилось почтенным письмом твоим. Осмеливаюсь сказать: принял Господь твое покаяние и оправдание возвращения в монастырь, хотя оно и неуместно было тогда, когда был гоним Христос. Теперь же, когда гонение прекратилось, какова причина уклонения, а не борьбы?
