себя от холода с помощью пищи и не пользуются ночным отдыхом в качестве лекарства от дневной усталости, поскольку ночные труды их тяжелее и продолжительнее дневных. Ведь ночью они вступают в борьбу со сном, не позволяют ему одержать над ними своей сладкой победы, но одолевают его приятнейшую тиранию, совершая всенощные песнопения Владыке. Поэтому никто из тех, кто чужд их любомудрия, не смог привести свидетельства их стойкого терпения.
4. А если никакой другой из людей не может выдержать такие труды, то ясно, что любовь к Богу делает подвижников способными выходить за пределы человеческого естества. Сожигаемые горним огнём, радостно переносят они нападки стужи, а небесной росой смягчают зной солнечных лучей. Любовь питает, поит, одевает и окрыляет их; она научает их летать, подготавливает воспарять превыше неба, являет им, насколько это возможно, Возлюбленного, разжигая их духовное желание созерцанием вида Его, пробуждает привязанность к Нему и воспламеняет в душах их небесный огонь. Как одержимые телесной любовью в зрении любимого находят пищу для своей одержимости и, тем самым, всё сильнее поражаются стрелами её, так и уязвляемые Божественной любовью, представляя себе ту Божию и чистую Красоту, делают стрелы любви всё более острыми, и чем более они жаждут насладиться Ею, тем более далеки бывают от насыщения. Ведь за телесным удовольствием следует пресыщение, а любовь Божественная не подчиняется законам насыщения.
5. Таков был великий законодатель Моисей, который, многажды сподобившись, насколько это доступно человеку, божественного созерцания, неоднократно насладившись Божественным Гласом, сорок дней пробыв в божественном мраке и приняв Божие законоположение, не только не испытал сытости, но обрёл еще более сильное и горячее желание Бога. Ведь словно оцепенев от упоения этой любовью и впав в самозабвение, не ведал он уже собственного естества, желая видеть то, что не дозволено видеть; словно забыв о владычестве Божием и помышляя об одной только любви, изрек он Богу всяческих: «Се Ты мне глаголеши: … благодать имаши у Мене, и вем Тя паче всех. Аще убо обретох благодать пред Тобою, яви ми Тебе Самого, да разумно вижду Тя» (Исх. 33,12–13). В такое упоение приведён он был Божественной любовью, и упоение это не угасило в нём жажды, но сделало её более сильной. Чем больше Моисей пил божественное вино, тем больше алкал его, и вкушение этого напитка лишь увеличивало его желание. Как огонь, чем больше в него подбрасывают горючего вещества, тем сильнее проявляется его действие (ведь с умножением этого вещества он не гаснет, а всё более разгорается), так и любовь к Богу распаляется созерцанием божественных вещей и действие её от этого становится всё более сильным и горячим. И чем более человек посвящает себя Божественному, тем ярче разгорается в нём пламень любви. И не только один Моисей научает нас этому, но и та Святая Невеста, о которой говорит боговдохновенный Павел: «я обручил вас Единому Мужу, чтобы представить Богу чистою девою» (2 Кор.1 1,2). А в «Песни песней» эта невеста взывает к жениху: «Яви ми зрак Твой и услышан сотвори ми глас Твой: яко глас Твой сладок, и образ Твой красен» (Песн.2,14). Преисполнившись любви к жениху только по слухам, она не довольствуется ими, но желает услышать и голос Его. Рассказы о красоте жениха окрылили невесту, и Она стремится лицезреть его, выражая свою любовь приведёнными славословиями: «Яви ми зрак Твой, и услышан сотвори ми глас Твой: яко глас Твой сладок, и образ Твой красен».
6. Возлюбив эту Красоту, посредник, соединяющий брачными узами жениха и невесту, — имею в виду боговдохновенного Павла — изрек такое преисполненное любви слово: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? как написано: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание» (Пс.43,23) (Рим.8,35–36). Затем Апостол показывает и причину их стойкого терпения: «Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас Бога» (Рим.8,37). Поэтому, рассматривая, кто мы такие и каких вкусили благ, можно сказать, что не мы первые возлюбили, но были прежде возлюблены Богом, а потом уже воздали любовью (1 Ин.4,10 и 19); ненавидящие, мы были возлюблены, и, «будучи врагами, мы примирились» (Рим.5,10). И не мы сами умолили сподобить нас этого примирения, но получили, как Ходатая за нас, Единородного Сына; обидевшие, мы были утешены обиженным. А кроме того, подумаем о Том, Кто был распят за нас, о Его спасительных страданиях, о смерти, ставшей отдохновением, и о дарованной нам надежде Воскресения.
7. Принимая во внимание эти и подобные им благодеяния Божий, мы преодолеваем случающиеся с нами скорби и, сравнивая память о благодеяниях с временным злостраданием тела, радостно переносим удары невзгод. Ибо, соизмеряя все печали житейские с любовью к Владыке, мы находим их весьма легкими. А если соберём все вместе мнимые удовольствия и приятности жизни сей, то, противопоставленные Божественной любви, они покажутся нам слабой тенью и мимолетным цветением весенних цветов. Об этом ясно говорит Апостол и в приведённой выше, и в следующей за ней фразе: «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим.8,38–39). Поскольку выше, представляя только одно печальное, Апостол говорил о скорби, тесноте, гонении, голоде, наготе, опасности и мече, то есть насильственной смерти, то здесь он вполне справедливо к горестному присовокупляет и радостное: к смерти жизнь, к чувственному — умопостигаемое, к видимому — незримые Силы, к настоящему и преходящему — будущее и постоянное, а сверх того — глубину геенны и высоту Царства Небесного. Но противопоставив всё это любви и найдя, что оно — и печальное, и радостное– уступает ей, и что утрата любви мучительнее наказания в геенне, а также показав, что он (если бы только это было возможно), при наличии Божественной любви, предпочел бы грозящее наказание обетованному Царству Небесному без любви, Апостол в упоении любви взыскует даже несуществующего ныне и, сравнивая это с Божественной любовью, настаивает: «ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем».
8. Ведь, как говорит он, не только всему в совокупности, видимому и невидимому, предпочитаю любовь к Спасителю и Творцу, но если бы даже обнаружилась какая–нибудь иная тварь, более великая и прекрасная, чем эта, то и она не убедила бы меня изменить сей любви. И если мне кто–нибудь предложит нечто доставляющее радость, но без любви, то я не приму этого; если ради любви постигнут меня невзгоды, они покажутся мне приятными и весьма вожделенными, ибо ради любви голод для меня приятнее роскошных пиров, гонения сладостнее мира, нагота милее пурпурных и златотканых одежд, опасность любезнее безопасности, насильственная смерть желаннее всякой жизни. Потому что сама причина страданий становится для меня отрадой, поскольку шквал невзгод приемлю за Возлюбившего и, одновременно, Возлюбленного. «Ибо не Знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом» (2 Кор.5,21); «Он, будучи богат, обнищал ради нас, дабы мы обогатились Его нищетою» (2 Кор.8,9); Он «искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою» (Гал.3,13); «смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп.2,8); «Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим.5,8). Размышляя над этими и подобными им словами, я подумал, что не смог бы обрести Царства Небесного без горней любви; не стал бы избегать и наказания в геенне, если бы было возможно, обладая этой любовью, терпеть мучение адское. Этому ясно научает Апостол и в другом месте: «Ибо любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если один умер за всех, то все умерли. А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для Умершего за них и Воскресшего» (2 Кор.5,14–15). Поэтому живущие уже не для себя, но для Умершего за них и Воскресшего, радостно приемлют все деяния и страдания ради Него.
9. И сравнивая с этой любовью те страдания, которые велики и тяжки для естества человеческого, Апостол называет их легкими и удобоносимыми: «Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу» (2 Кор.4,17). А потом учит, как следует производить сравнение: «когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор.4,18). Ибо, говорит, надлежит сравнивать будущее с настоящим, вечное с временным, славу со скорбью, поскольку слава — вечна, а скорбь — мгновенна; поэтому скорбь — легковесна и удобоносима, а слава — дорога и трудноносима. Вследствие этого выражение «в безмерном преизбытке» Апостол относит и к легкости скорби, и к весомой ценности славы: одна — безмерно мала, легка и преходяща, а другая — также безмерно знаменита, дорога, многоценна и вечна. И в другом месте Павел взывает: «Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силен» (2 Кор.12,10).
10. Также и великий Петр, уязвлённый этой любовью, зная заранее о своём будущем отречении, не решился скрыться, но признал лучшим отречься от Господа, последовав за Ним, чем бежать, исповедовав Его. И деяния этого Апостола свидетельствуют, что его следование за Господом было плодом любви, а не
