ведь так? Андрей весь вспыхнул и растерянно взглянул на своего друга.
– Ведь угадал?.. Правда?.. – допытывался Никита.
– Да... – тихо ответил Андрей.
– Так за чем же дело стало? – снова спросил Никита.
– У меня нет ни избы, ни хозяйства...
– А наша изба и наше хозяйство зачем? – перебил Никита.
– Ведь это все твое...
– Мне ничего не нужно, я все отдам сестре, а ей нельзя же жить в двух избах и вести два хозяйства. А пока что, я поживу с вами, ведь вы не прогоните меня?
Андрей со слезами радости горячо обнял друга. Через полгода после смерти отца молодая чета обвенчалась; свадьба была очень тихая и скромная, ни пьянства, ни песен.
Настоящим хозяином стал Андрей, Никита от всего отстранялся, хотя и не переставал так же усердно работать, как и прежде.
III
?В последнее время поведение Никиты казалось всем очень странным. Он стал глубоко задумываться, мало ел и подолгу вечером молился. В нем совершалось что-то необыкновенное, а именно, его мучила мысль: такую ли он ведет жизнь, какую заповедал Христос, и как спасти свою душу, не лучше ли ему бросить все и уйти в монастырь. Мысль эта родилась у него вследствие того, что он в одно из воскресений слышал в церкви, как священник читал Евангелие, где говорилось: «И кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня»
– Отцовскую избу и все, что в ней и на дворе, я отдаю вам в полное ваше владение, живите счастливо и мирно. Мне ничего не надо, я иду в неизвестный мне путь и уверен, что если когда-нибудь постигнет меня слабость или болезнь и я вернусь к вам, то найду у вас уголок и кусок хлеба для себя.
Зять и сестра, услышав это, горько заплакали и стали просить его не уходить, а остаться и жить с ними, но он сказал, что не может этого сделать. И он ушел.
IV
?Грустно и вместе радостно было у него на душе.
Грустно потому, что он, быть может, навсегда оставлял свою родину, любимую сестру и верного друга, а радостно потому, что он вступил на узкий путь, который приведет его в Царство Небесное.
До вечера он прошел верст тридцать и остановился в одной довольно большой деревне. Встретив на улице старика-крестьянина, он спросил у него, кто у них тут самый бедный и немощный?
– Да вот, – указал старик на крайнюю, покосившуюся и полуразвалившуюся избенку, стоявшую на косогоре, вросшую в землю по самые окна и с прогнившею крышей, – тут живет старая больная бабушка Антипьевна, с своим малолетним внучком, – это самые несчастные люди, чуть не умирают с голоду... А тебе зачем их?
– Да вот, может быть, Бог даст, я помогу им.
– Помоги, помоги, добрый человек, это хорошо.
И Никита пошел к указанной ему избенке. Дверь в нее оказалась запертой изнутри, он постучал.
– Кто там? – откликнулся старческий голос.
– Во имя Господне, пустите, добрые люди, переночевать усталого путника.
– О-ох, родимый! Плохо у нас, плохо, и угостить тебя нечем будет, – прошамкала старуха, отворяя дверь.
Она была очень старая и притом больная, еле передвигала ноги, лицо у ней маленькое и все сморщенное, как печеное яблоко, но удивительно добродушное; одежонка на ней старенькая и вся в заплатках.
– Мне, бабушка, ничего не надо, – ответил Никита, входя.
Он подошел к переднему углу и помолился на икону. Слабый свет угасающего дня дал ему возможность увидеть такую поразительную нищету, какой он прежде никогда не видел. Кроме пустых закопченных стен и голых лавок, да нескольких облитых горшков на полке, деревянной чашки и тряпок, в избе ничего другого не было. На лавке, близ окна, сидел худенький, печальный мальчик, лет одиннадцати, одетый тоже в отрепья.
– Это твой внучек? – спросил Никита у старухи, сняв с плеч котомку и садясь на лавку около старухи.
– Да, родимый, – ответила та, – мой внучек и кормилец, Тимоша, он теперь один ходит за кусочками, я уж не в силах.
– А давно вы так нуждаетесь?
– Да вот уже с год, как Бог взял у меня сына и я осталась одинокой со своим внуком, невестка еще раньше умерла.
– А земля есть у вас?
– Есть, да что в ней толку, обрабатывать ее ни я, ни ребенок не в силах, а работника нанять не на что, да и лошадки у нас нет.
– В таком случае возьмите меня в работники, я все вам сделаю, время есть еще, не ушло, можно будет и землю вспахать, и озимое посеять.
– Э-эх, родименький, чем же я буду платить тебе?
– Да ничем, бабушка. Я человек одинокий, и мне все равно, где бы ни работать, да работать. Ты прими меня заместо сына, и я буду для тебя стараться.
– Да ты что, Божий человек, смеешься надо мною, старухой, аль правду говоришь? Смеяться-то грех!
И старуха в недоумении развела руками, не зная, верить ей или нет.
– Видит Бог, бабушка, я правду говорю тебе, а шутить и смеяться над старыми и бедными людьми я никогда не позволял себе.
– Ах, Мать Пресвятая Богородица! – воскликнула старуха, всплеснув руками. – Да что ты, святой человек, али что...
И старуха не договорила, она рухнула ему в ноги. Никита вскочил.
– Бабушка, бабушка, Господь с тобой! Что ты это делаешь! Разве можно...
И он поднял старуху и посадил ее на лавку.
– Давай, потолкуем лучше, как нам устроиться. Ты вот говоришь, что у тебя нет лошади, на чем пахать, значит, надо купить ее.
– Надо-то надо, кормилец, а где денег взять?
– У меня есть, я дам. Нет ли у кого здесь продажной?
– Есть вот у соседа, Ивана Прокофьича, хороший меринок, положим не молодой, но крепкий и здоровый, и он не дорого просит за него, рублей двадцать с чем-нибудь возьмет.
– Ну вот, мы его и купим... А соха и борона есть у тебя?
– Есть, только надо будет поправить их.
– Ну, это я справлю и семян для посева куплю... А теперь вот что: пошли-ка своего мальчонку купить кринку молока да фунта четыре хлеба, вот мы и закусим на сон грядущий.
Говоря это, Никита достал из кармана двугривенный и дал его мальчику.
Обрадованный голодный мальчик опрометью бросился за покупками.
