агонии австрийской военной машины.
Впервые во время войны день рабочей солидарности был отмечен всеобщей забастовкой и массовой демонстрацией, проходившей под лозунгом окончания войны и самоопределения наций. Учащимся прочитали циркуляр Императорско-королевского земельного школьного совета для Королевства Чехии:
«На день 1 мая объявлены различные сходки и демонстрации. Поэтому мы предупреждаем вас о необходимости остерегаться возможных увечий и прочих неприятных последствий. Избегайте всевозможных сборищ или процессий и не слушайте выступления ораторов…»
Юлек стал инициатором забастовки учащихся своего училища. О том, что в городе готовится первомайская демонстрация, он узнал от отца и от рабочих завода, куда он каждый день носил отцу обед. Юлек внимательно прислушивался к разговорам в цехах.
Здесь втайне была изготовлена знаменитая «Большая Берта», которая стреляла по Парижу. Юлек смотрел на эти дальнобойные чудовища, которые днем и ночью за десятки километров будут посылать, изрыгать смерть и разрушения. Мальчик разглядывал все вокруг, как отец вместе с другими старательно, искусно обтачивает куски металла, а в соседних цехах из этих деталей собирают грозные орудия, орудия смерти. Мальчик думает и никак не может понять: как же это все так получается? Отец и другие рабочие ненавидят войну, страдают от нее, а сами…
Юлек со своими товарищами Вацлавом Соукупом и Ольдржихом Бурианом убеждали учащихся идти не на занятия, а на площадь к рабочим-демонстрантам. Одни соглашаются сразу, другие отказываются наотрез, третьи колеблются:
— Это ведь с утра? В учебное время? Могут исключить!
Юлек убеждает:
— Если пойдем все, ничего никому не будет. Слышали вы, что такое солидарность?
Он рассказывает о том, что не раз видел на шкодовских заводах.
— Могут наши отцы, старшие братья, значит, можем и мы.
…Первое мая. В переулках, в подворотнях домов — конные жандармы, полиция. Вместе со взрослыми на главную площадь отправляется Юлек с учащимися. Одеты во все самое лучшее, на груди красные банты. Трибуна увита гирляндами. Вокруг плещутся большие красно-сине-белые флаги, символ будущей независимой Чехословакии. Звучала песня «Где родина моя?» — ее будущий гимн.
Сколько здесь было народа! Демонстранты стекались со всех сторон. Юлек не мог не удивиться тому, как изменились рабочие. Они уже не топтались перед воротами завода беспомощной толпой. Какое-то веселое напряжение заметно было в людях, оно сказывалось в походке, во взглядах, во вспышках смеха. Рабочих, которые обычно в это время простаивали у станков, охватило хмельное весеннее настроение, они словно отведали вина весны и свободы. И когда раздалась мелодия, Юлек с восторгом подхватил ее:
…Назавтра утром в класс пришел сам директор Барвиеш.
— Признавайтесь по-хорошему, господа, кто участвовал в демонстрации!
Никто не думает отпираться. Да, были, да, участвовали.
— Кто зачинщики в классе?
Молчание. Юлек смотрит прямо в глаза Барвиешу.
— Это праздник трудящихся, господин директор. Наши родители простые люди. Значит, это и наш праздник.
— Здесь вам не митинг, ученик Фучик. Кто из чужих, из взрослых, подбивал, настраивал вас? Отвечайте!
— Мы уже сами взрослые.
— Ваше дело пока учиться, получать знания. Судя по вашим ответам, Фучик, вы добиваетесь сомнительной чести быть исключенным первым? Что ж, если не назовете организаторов…
Юлек бледнеет, насупившись, молчит, угроза серьезная. Потом снова смотрит в глаза Барвиешу:
— Господин директор, чему вы учите нас сейчас? Барвиеш, подхватив свою саблю, хлопает дверью.
21 июня 1918 года к вечеру на Котеровской улице в Пльзене, по которой всегда бегало множество голодных ребятишек, появился крытый военный фургон. Солдаты начали грузить буханки черного хлеба. Какое-то мгновение они в упор смотрели друг на друга — вымуштрованные плечистые солдаты и голодные, босоногие, с озябшими лицами мальчишки. Бойкий мальчишка, быстро вскарабкался на фургон, схватил буханку и спрыгнул, собираясь бежать. Несколько детских рук протянулось к хлебу.
— Назад, назад! — рявкнул солдат.
И вдруг — команда офицера: «Огонь!» И сразу прозвучал залп…
Раздался последний выстрел. На улице остались лежать детские тела. Из холодеющих рук мальчика упала буханка черного хлеба. Зверское убийство всколыхнуло город. Всю ночь Пльзень, не спал. На место злодеяния приходили толпы людей, они бросали на окровавленную мостовую цветы и проклинали убийц, войну и ненавистный режим. Юлек тоже побежал на Котеровскую улицу. То, что он увидел, потрясло его и запомнилось на всю жизнь. Он сочинил гневную эпиграмму:
В осенние дни 1918 года Юлека захлестнул водоворот политических событий. Он уже не мог сидеть дома над учебниками, когда на улицах бурлили демонстрации, раздавались лозунги: «Долой прогнившую Габсбургскую империю!», «Конец трехсотлетнему порабощению чешского народа!», «Долой войну!», «Да здравствует социалистическая республика!».
14 октября Чешские земли охватила всеобщая забастовка. «Горючим» материалом и искрой явилось решение австрийских властей о массовом вывозе всех запасов продовольствия, демонтаже оборудования государственных предприятий. В печать просочилось высказывание Чернина: «Чехию мы потеряем, зато нацию отдадим как труп». Поднявшаяся народная волна сорвала реквизиционные планы и нанесла сильный удар по разваливающейся монархии. 28 октября, когда стало известно о капитуляции Австро-Венгрии, жители Праги вышли на улицы. С карты Европы наконец исчезла Австро-Венгрия, «лоскутная, составленная из унаследованных и наворованных клочков… — как ее характеризовал Карл Маркс, — это организованная путаница из десятка языков и наций, это бессистемное нагромождение самых противоречивых обычаев и законов». Пробил час, и многолетний гнев народа, нараставший в течение столетий, взметнулся и горячей лавой разлился по улицам. Возбужденные массы горожан срывали ненавистные флаги, гербы, вывески с двуглавым орлом австрийских Габсбургов и вывешивали трехцветные национальные флаги. В этот же день Национальный комитет издал так называемый Первый закон Чехословацкого государства. Чешская
