распоряжении фашистов была картотека пражского полицейского управления и данные собственных агентов. Чешская полиция доказала свое усердие тем, что уже в ночь с 14 на 15 марта начала давно подготавливавшуюся облаву. В течение нескольких дней были схвачены тысячи антифашистов, среди них много друзей Фучика.
В трагические мартовские дни, в обстановке отчаяния и упадочнических настроений КПЧ оказалась единственной силой, которая не дрогнула, не капитулировала, а возглавила национально-освободительную борьбу против захватчиков. Прежде всего необходимо было внушить народу веру в свои силы, призвать его к сопротивлению. Партия расставляла свои силы, завершая организационную перестройку для работы в глубоком подполье, начатую после Мюнхена. Руководство подпольной сетью осуществлял первый подпольный ЦК КПЧ во главе с Эдуардом Урксом, имевший связь с находившимся в Москве руководством партии во главе с К. Готвальдом. Был создан специальный технический аппарат, который обеспечивал подпольную печать, квартиры, снабжение документами.
Заграничное руководство партии уже 16 марта составило список лиц, которым надо было организовать выезд из страны из-за угрозы ареста. В этом списке из деятелей культуры были 3. Неедлы, Ю. Фучик, С.К. Нейман, И. Секанина, Л. Штолл, Б. Вацлавек и другие. Как вспоминала Густа Фучикова, к Юлиусу дважды приходил представитель ЦК КПЧ, приносил заготовленный заграничный паспорт, деньги на дорогу и предлагал выехать за границу:
— Юла, партия считает, что ты должен уехать, если хочешь.
Фучик ответил, что он понимает это так, что партия предоставляет выбор ему самому — стало быть, это не приказ партии, а потому он остается. На родине тоже нужны профессиональные партийные работники, чтобы организовать борьбу против оккупантов.
Жил он полулегально, скрываясь от друзей, не привлекая к себе внимания. В Союзе журналистов ему сообщили, что он должен явиться в НОУЗ — Национальный профсоюзный центр рабочих и служащих, который запросил списки безработных журналистов и теперь выступает в роли работодателя. Он долго размышлял над тем, как поступить. Гамлетовское «Быть или не быть?» означало для него «Идти или не идти?». Что можно ждать от этого профсоюзного центра и его председателя Сточеса, коллаборациониста, успевшего превратить свою организацию в орудие социальной демагогии фашистов? Да и друзья все в один голос советовали не рисковать, не испытывать судьбу: ведь могут прямо на месте и арестовать. Взвесив все «за» и «против», он решился на рискованную затею.
Было майское утро, моросил мелкий, назойливый дождь. Когда Фучик вошел в просторный уютный кабинет, он увидел розового блондина лет пятидесяти, с глазами навыкате, похожего на моллюска. Сточес сидел, развалившись в кресле. Казалось, он не заметил посетителя.
— Здравствуйте. Я — Фучик. Явился по вашему вызову.
Председатель профсоюзного центра долго смотрел изумленно и вопросительно, словно не понимая, кто и зачем к нему пришел.
— А-а-а! Это вы. Очень рад с вами познакомиться. Присаживайтесь. Будьте, как говорится, как дома.
— Спасибо. Не стоит.
Сточес привычным движением поднес ему портсигар, в котором лежали американские сигареты.
— Благодарю, сейчас, после быстрой ходьбы, не буду.
— Гм… гм… Ну хорошо. Я человек откровенный и люблю говорить напрямик. Как это ни покажется вам странным, я — почитатель вашего таланта. Да, да, не удивляйтесь, хотя и не разделяю ваших политических убеждений. У вас прекрасное перо, вы — журналист с европейской известностью. Чешская журналистика много потеряли бы, если бы ваш голос молчал.
— Я не собираюсь молчать, — заметил Фучик.
— Вот и прекрасно, — с деланной веселостью сказал Сточес. — Можно считать, что мы сошлись на главном? — улыбнулся он. — Я очень рад, что нашел в вас человека, способного понимать с полуслова. Я согласился на беседу с вами в надежде направить ваши незаурядные способности по конструктивному руслу.
— Согласились на беседу? — не выдержал Фучик. — Но я не просил об аудиенции. Меня вызвали, а я не счел возможным уклониться. Не более того…
— Вы говорите о вызове, словно речь идет о какой-нибудь явке в полицию. Зачем же так? Вы ведь приглашены не для допроса. Нравится вам это или не нравится, но сложилось новое положение вещей, с которым надобно считаться. Мы, чехи, сейчас в одной лодке и должны ладить. Хватит с нас прошлых распрей, ошибок и заблуждений. Мы жестоко поплатились и за пакты с государствами, которые не граничат с нами непосредственно, и за кокетничание с большевизмом. Сегодня, отбросив предрассудки, мы должны опираться на своего соседа, как подсказывает здравый смысл. Надо думать о будущем. Мы собираемся издавать журнал «Чески дельник» для наших рабочих в Германии, в журнале будет отведена целая полоса для раздела культуры. Мне хотелось вам сделать лестное предложение вести этот раздел. Нам нужен опытный сотрудник, знающий культуру, современно и широко мыслящий, словом, со вкусом. Мне кажется, что мы сможем договориться. Как полагаете?
— Что ж, позвольте выразить вам признательность за оказанную честь, хотя не знаю, на каких условиях.
— За ваши труды будет положено ежемесячное жалованье в тысячу крон. Кроме того, за каждую опубликованную авторскую статью вы получите… ну, скажем, сто пятьдесят крон. Добавлю, вопрос согласован с референтом по печати при имперском протекторе Вольфрамом фон Вольмаром, а это значит, что и мы, и наши немецкие друзья закрываем глаза на ваше коммунистическое прошлое. Кто из нас в молодости не грешил левизной! Что было, то забылось, быльем поросло.
Сточес смотрел на Фучика, думая, что он ослепил его своим неожиданным, блестящим предложением, а тот молчал, как-то странно покачивая головой. «Неужели этот пройдоха и позер думает всерьез, что я могу принять унизительное предложение и пойти на сотрудничество с ними? Ну что же, пусть торжествует победу!» — подумал Юлиус.
— Не скрою, пан Сточес, что ваше предложение явилось для меня в известной степени неожиданным и заинтриговало меня. Но мне нужно время, чтобы подумать и все взвесить.
Фучик принял самый дружелюбный и добродушный вид, на какой был способен.
— Конечно, конечно, пан Фучик, я понимаю ваше состояние. Перед тем как есть, кашу остужают. Сколько вам нужно времени?
— Дня три-четыре.
Через четыре дня Фучик явился снова к Сточесу. Председатель не в силах был скрыть свою радость. «Явился все-таки! — подумал он. — Поглядим, как поведет себя этот прирожденный бунтовщик. Голод — это хорошая смирительная рубашка».
— Я пришел к выводу, что вы меня совсем мало цените, — полушутя, полусерьезно сказал Фучик.
— Ну что вы? Как вам могло прийти в голову такое? Напротив! Считайте, что ваша зарплата увеличилась с этой минуты в полтора раза. Договорились?
— Не совсем. Целая полоса такого солидного журнала, призванного осуществлять такую благородную миссию — поднимать сознание рабочих до уровня сознания его руководителей.
— Две тысячи, — сухо, как на аукционе, сказал Сточес.
— Вы прекрасно понимаете, на какой риск я иду. А где соответствующая компенсация?
— Хорошо. Две с половиной. Может, и это вам покажется мало?
— Это не компенсация, пан Сточес. Вы знаете, сколько у меня было среди рабочих читателей, которые мне верили. Каждому слову.
— Вы ставите меня в затруднительное положение. Вы успели почувствовать, что я питаю к вам слабость, так?
— Значит, три тысячи?
— Ладно, но это мое последнее слово, — тихо произнес Сточес, а про себя подумал: «Оказывается, и коммунисты торгуются, так же, как и мы, любят деньги».
Фучик, словно угадывая его мысли, сказал:
— Деньги вещь хорошая, пан Сточес. Они освобождают человека от нужды и повседневных забот. Но
