Я ворвался внутрь, на ходу включив фонарь. Успел зацепить боковым зрением лежащее неподвижно тело в нескольких шагах от порванной на куски залипалы. Гаяр! Но пирующего косача на нем не было. Значит, тварь решила отложить обед и спряталась где-то рядом…
Внезапно я почувствовал за спиной какое-то движение, обернулся, с разворота выпуская короткую очередь. Раздался визг, раненый заяц-мутант метнулся к куче битого кирпича, намереваясь укрыться там, но из-за кирпичей внезапно открыли огонь. Пули встретили тварь в момент прыжка, срезали прямо в воздухе, и косач плюхнулся на цементный пол, поднимая тучу пыли.
Мне в лицо ударил луч света. Пришлось закрыться рукой и крикнуть:
– Гаяр, убери фонарь! Это я, Бедуин.
– Товарищ капитан. – Стажер вышел из-за укрытия. Его ощутимо потряхивало от пережитого напряжения, хотя он изо всех сил старался этого не показывать. – Вот ведь урод, да? – Парень боялся отвести ствол автомата от агонизирующего косача, будто тот мог опять на него броситься. – Ни за что не подумаешь, что такая тварюга могла получиться из обычного зайца. И ведь хитрый какой, гад…
– Это точно, – поддакнул я, понимая, что многословие – это у Гаяра такая форма отходняка. Адреналин у него еще бурлит в крови, и внутри, небось, каждая поджилка трясется. Не от страха – от напряжения. Хотя и от страха, конечно, тоже. Плох тот бродяга, кто не боится. Ему бы сейчас принять грамм сто, но, пока на ночевку не устроимся, нельзя. Остается треп. Пустой и в общем-то сейчас абсолютно ненужный. Но уж ладно, пусть выговорится.
– А может, эти косачи уже и не звери? – продолжал возбужденно Гаяр. – Разве звери ведут себя так… по-человечески?
Я издал неопределенное мычание, которое можно было истолковать и как «да», и как «нет», но Гаяра вполне удовлетворил такой ответ. Ему сейчас требовался не собеседник, а слушатель.
– Парни из внутреннего охранения трепались, будто косачи – это вовсе не зайцы, а бывшие люди, которые попали под ка-излучение, – никак не мог успокоиться стажер. – Будто под воздействием ка-волн получаются не только зомби и меченосцы, но и косачи. Может, и верно? А, товарищ капитан? Вы на передние лапы этого урода гляньте. Разве это лапы? Скорее, руки вроде обезьяньих – волосатые, с пятью пальцами. Когти, правда, на пальчиках… Тигру такие и не снились! Еще повезло, что он меня ими по лицу не полоснул…
Гаяр наконец-то замолчал, продолжая разглядывать распростертое у наших ног уродливое тело.
Тварь еще жила. В агонии скребла волосатыми пальцами по цементному полу, хрипела, дергала заячьими ушами, смотрела на нас печальным кроличьим взглядом. Впору было пожалеть зверушку. Но у меня перед глазами стоял Костик Беркут, вернее, то, что от него осталось после нападения вот такой же «беззащитной кроличьей семейки».
Я выстрелил в упор, добивая мутанта, и кивнул на второе тело, которое лежало возле «залипалы»:
– А там кто?
– Тоже косач, – охотно откликнулся стажер.
Я отчетливо чувствовал, что ему до смерти хочется курить. Но этого никак нельзя. Никаких сигарет на маршруте – нечего оставлять за собой такой яркий след, как табачный запах.
– В том углу залипала, – продолжал Гаяр. – Прикинулась проволокой, сука… Я сперва ее не заметил, чуть было не вляпался. Но увидел леденец и остановился, не пошел. Стоп, думаю. Если леденец лежит, значит, и «Морозка» поблизости. А эта метеоаномалия заморозит в один миг, покрепче жидкого азота. Я на анализатор глянул… обычно он «Морозку» четко фиксирует, ведь правда же, товарищ капитан?
Я кивнул. Метеорологический феномен, прозванный «Морозкой», и в самом деле легко выявляется – и визуально, и с помощью анализатора.
– Вот, – удовлетворенно продолжал Гаяр. – Убедился я, что «Морозки» рядом нет. Тогда откуда, думаю, тут леденец взялся? Стал по сторонам маркеры кидать, а тут залипала и объявилась. Ага, думаю, ясно. Ловушка… Какой-то урод хочет, чтобы меня эта долбаная «проволока» за яйца схватила. Ну, ладно, думаю, поиграем по твоим правилам… Решил сделать вид, будто меня залипала поймала. Поднял кусок веревки, обмотался ею для вида, стою, жду хозяина ловушки…
– До этого места тебе пять с плюсом. А за остальное кол с минусом, – перебил я. – Что ловушку не прозевал – молодец, а вот какого хрена ты ждать остался? А если б вместо косача хуги был?
– Так ведь это… не был… – растерялся стажер.
– Не был… – передразнил я. – Ладно, за то, что косача завалил, тебе на ночевке пятьдесят грамм лишних причитается, заслужил.
– Сто, – обнаглел Гаяр. – Их же два было.
Ах, ты ж, ёшку за поварешку! Молоко на губах не обсохло, а туда же.
– Там посмотрим, – отмахнулся я. Можно согласиться и на сто. Все равно Потап с него половину снимет за то, что сразу не ушел, а остался ждать хозяина ловушки.
На ночевку остановились в хорошо знакомом нам с Потапом схроне или, точнее, подземном бункере, выкопанном в ста метрах от бывшего железнодорожного полустанка.
Схрон закрывал надежный люк, вниз вела лестница в двадцать ступеней. Дальше короткий коридор, выложенный кирпичами и покрашенный облупившейся зеленой краской. Затем собственно помещение – довольно просторный прямоугольник площадью пять на шесть метров. В одной из стен имелся запасный «выход» – длинный подземный ход, с помощью которого можно было выбраться на поверхность по ту сторону железнодорожных путей. Кроме того, строители оборудовали бункер свинцовыми экранами и вентиляцией с фильтрацией воздуха. Короче, все как положено.
Бункер добросовестно служил местом привалов для всех военных егерей, если кому-нибудь из нас случалось оказаться поблизости. Здесь мы ночевали, здесь же пережидали бури или сияния. Впрочем, не только мы. Вольные бродяги, которые бродили по АТРИ незаконно, тоже, бывало, пользовались этим надежным убежищем. Уже не помню кто, они или мы притащили в бункер керосиновую лампу и шесть матрацев, которые положили в ряд на полу.
Вообще-то у нас, военных егерей, отношения с бродягами сложные. Официально нам полагается арестовывать их или того почище – расстреливать на месте. На практике все оказывается не так страшно. Чаще всего мы соблюдаем вежливый нейтралитет. При встречах на маршруте предупреждаем друг друга об обнаруженных по дороге аномалиях и хищниках. Бывает, даже оказываем первую медицинскую помощь, а то и делимся водой и патронами.
Исключения составляют военные спецрейды по зачистке территории. Вот тогда, как говорится, кто не спрятался, я не виноват, – уничтожается все, что движется, невзирая на имена и личные знакомства. Бродяги в таких случаях тоже не остаются в долгу – защищаются отчаянно, так что обе стороны частенько несут весьма ощутимые потери. И все же такие стычки не делают нас непримиримыми врагами. И мы, и бродяги принимаем правила игры, навязанные спецификой АТРИ. Частенько случается, что еще вчера, во время зачистки, мы щедро поливали друг друга свинцом, а уже на следующий день, встретившись в тайге, здороваемся, перекидываемся парой слов, а то и отбиваем вместе нападение упырей.
Хотя бывают исключения – отморозков и среди егерей, и среди бродяг хватает. Да и месть за убитого друга или напарника в АТРИ не редкость.
– Бедуин, твое дежурство первое, – распорядился Потап. – Остальным ужинать и слушать меня.
Начинался привычный «разбор полетов» – сейчас Потап подробно объяснит стажерам, кто и что неправильно делал на маршруте.
Группа расположилась в бункере, я остался на поверхности и осмотрелся, насколько позволяли сгущающиеся сумерки. Того и гляди придется использовать прибор ночного видения, но пока еще можно обойтись и без него.
Территорию старой вырубки, на которой мы сейчас находились, постепенно осваивали тонкоствольные лиственницы, березы и рябины, вдалеке темнел сосновый бор, но в целом местность была открытая, если не считать кустов черной смородины, некогда высаженных возле будки путевого обходчика. Сейчас они разрослись в настоящую плантацию, украсились темными спелыми ягодами, но мне даже не пришло в голову сорвать хоть одну и съесть – не надо проверять их анализатором, чтобы понять – они ядовиты. В АТРИ вообще почти ничего нельзя есть из дикой природы – грибы, ягоды и мясо животных способны убить так же верно, как цианид, вот только мучиться придется подольше…
