мне профессор Джакомо Кьяри с факультета минералогии и петрологии университета Турина. За несколько минут, прошедших между мазком красной охры по влажной глине и ее высыханием, молекулы железа ориентируются в направлении магнитного севера. Магнитный север меняется каждый год (колебания могут составлять вплоть до восемнадцати градусов), поэтому легко установить дату создания фрески по направлению молекул железа в красной охре. Это зачастую приводит к забавным открытиям в истории искусства; например, в библиотеке Ватикана находились три фрески, временем создания которых издавна считались 1585, 1621 и 1660 годы. Исследователи из Туринского университета взяли образцы материала с краев фресок, чтобы проверить свою теорию.
«Мы долго не могли понять, почему получили такие странные результаты. Молекулы из всех образцов распределялись в одном направлении, причем совершенно неожиданном», — отмечает профессор Кьяри.
Истина открылась после серии дополнительных тестов: сами-то фрески были оригинальными, а вот их края обновили в 1870 году. При этом, напоминает профессор Кьяри, магнитный полюс весьма непостоянен.
«Так что иногда мы используем фрески (если нам известна их точная датировка) для определения местоположения магнитного севера в тот или иной год».
Кьяри сомневается, что подобную технику можно применять для датировки тел, окрашенных красной охрой, что на протяжении не одной тысячи лет составляло часть погребального обряда в Австралии, Африке, Америке и Европе. Ведь нет никаких гарантий, что тела не переносили после нанесения на них охры, да и вообще, слишком уж много лет с тех пор миновало.
«Мы не можем заглянуть в столь далекое прошлое, ибо почти ничего не знаем о расположении магнитного севера тысячи лет назад», — говорит Кьяри.
Роки ясно дал понять, что мне ни за что не узнать об использовании красной охры в ритуальных целях, ибо «никому не разрешается говорить об этом». По его словам, узнать о традициях аборигенов в 2000 году куда сложнее, нежели семьдесят лет тому назад — и не только потому, что слишком мало осталось в живых носителей этих традиций, просто информацию намеренно не разглашают. Однако Роки обнадежил меня: кое-какие сведения я все же могу получить. Чтобы понять место охры в культуре аборигенов, надо отправиться на острова Тиви, а если я хочу узнать о значении охры в искусстве, то мне предстоит дорога в Какаду, что на границе Арнемленда.
Охра и табу на инцест
Острова Тиви находятся всего в двадцати минутах полета от Дарвина, на противоположном берегу пролива, но, выйдя из самолета, словно попадаешь в другую страну. Это уже не совсем Австралия. Местные жители говорят на языке тиви, а дети не знают ни слова по-английски. Интересы населения представляют шестнадцать членов Совета, которые встречаются в «Белом доме» Тиви, дабы обсудить текущие дела. Хотя этим людям и нравится держаться особняком от остальной Австралии, несколько лет назад Совет разрешил приезд сюда туристов — не больше дюжины в день, чтобы сохранить уникальную культуру от чужаков.
Внешне жизнь на Тиви отвечает всем представлениям об идиллии островного существования: солнце, одежда ярких расцветок, веселенькие домики, окруженные пальмами, множество художников, работающих в больших мастерских, — и все это в обрамлении бессчетных пляжей. Однако на поверку островитянам не только приходится бороться с проблемой алкоголизма, угрожающей многим аборигенным сообществам, их уклад также характеризуется одной из самой жестких систем социальной организации, о которых я когда-либо слышала.
Проблема коренится в демографии. На островах живет всего около полутора тысяч человек, и долгие столетия местные жители верили, что они единственные люди в мире, в силу чего всячески пресекалось кровосмешение, причем жестокие методы контроля сохранились и по сей день. На острове нет смешанных школ, и не по педагогическим соображениям, а потому, что братьям и сестрам не дозволяется видеть друг друга, а уж тем более общаться. Наш гид, Ричард Тунгатулум, один из членов Совета, рассказал анекдот. Некий человек, который чувствовал себя из рук вон плохо, пришел однажды в крошечную местную больницу. Но врача на месте не оказалось, а сестра, вместо того чтобы помочь пациенту, ушла пить чай.
«А что ей оставалось делать? — закончил Ричард. — Она ведь была его родной сестрой».
Аборигены считают, что каждый человек является воплощением одного из четырех существ: он может быть солнцем, камнем, рыбой или пальмой пандан. Если ты солнце, то не можешь жениться ни на солнце, ни на камне; муж или жена должны быть или рыбой, или пальмой. Мир тиви состоит из четырех символических цветов охры: солнце красное, камень черный, пальма белая и рыба желтая. Красные и черные женятся только на белых и желтых, «сильные» цвета всегда вступают в союз с «мягкими».
Несмотря на все усилия не самых сознательных миссионеров, верования тиви выжили в соседстве с библейскими представлениями. Истории об эре сновидений у тиви содержат рассказы о слепой женщине, прорывающейся из глубины земли с тремя детьми и ползущей через темную и лишенную характерных черт землю, в результате чего ей придается форма. Дочь этой женщины выросла, превратившись в Солнце, и вышла замуж за Луну. И с тех пор по утрам Солнце раскрашивает свое тело красной охрой, чтобы понравиться мужу, а когда достигает западного горизонта в конце дня, то припудривается желтой краской, чтобы во всей красе путешествовать ночью по нижнему миру.
В прошлом аборигены не вели никакой торговли с Большой землей, и потому все разновидности охры добывались на островах. Лучшие белые краски происходили с «острова одного дерева», желтые «с мыса четырех лангустов»; их добывали еще тогда, когда и в помине не было четырехколесных повозок, и поход за краской превращался в настоящую экспедицию. Существует несколько натуральных красных красителей, однако они встречаются редко, так что большая часть обычных красных красок приготавливается из желтых. Это одно из удивительных свойств оксида железа: при нагревании желтая охра превращается в красную.
В результате получается недостаточно хороший красный для сакральных целей (недостаточно блестящий), однако он ценится в обычной живописи. Кстати, в Европе из-за широкого распространения прокаливания некоторые краски имеют по два названия. У обычной сиены, к примеру, есть пара — красная «жженая сиена», а голландские производители красок в XVIII веке обычно покупали желтую охру во Франции, обжигали ее и продавали под названием «английский красный».
Меня познакомили с четырьмя аборигенками, которые объяснили мне некоторые наиболее экзотические аспекты культуры островов Тиви. Существует двадцать два различных танца, и каждый человек наследует один из них. Есть, например, танец крокодила, москита, есть даже танец боевого корабля. Я спросила женщину по имени Дорин Типилоура, каков ее танец.
«Брат отца моего деда однажды видел на Большой земле поезд. Так что я танцую поезд».
Каждому человеку положен особый рисунок на лице, в соответствии с его собственным временем сновидений, и аборигенки при нас раскрасили себе лица. Я поинтересовалась, можно ли раскрасить охрой и мое лицо, и Рут Керинауйя в шутку разрисовала мне щеки и лоб, изобразив свой тотем: полосатый узор над глазами и под подбородком, более тонкие полоски — на щеках. Лишь потом, посмотрев фотографии, я поняла, что мой рисунок — негатив ее рисунка. Если свое лицо Рут разрисовала белой краской, то на моем изобразила все то же самое, но черной; если на ее смуглой коже ярко выделялся желтый, то на моей — красный. Создавалось впечатление, что контрасты принципиально важны в узоре, и Рут всячески их подчеркивала. Кстати, в языке тиви белая раса называется не «белой», а «красной». Меня именовали «моретани», что означает «горячее красное лицо», правда, в глаза так не называли.
Охра также используется в так называемых шестах «покемани». Траур по умершему на островах продолжается очень долго. В первый месяц после смерти близкого родственника члены семьи в буквальном смысле не могут поднять руки, так что другим приходится кормить их, как маленьких детей. Имя скончавшегося нельзя упоминать на протяжении установленного периода времени — иногда это длится годами, — который заканчивается лишь тогда, когда проводится специальная церемония, во время которой хоронят вещи, принадлежавшие умершему, а семья отмечает место тонкими раскрашенными шестами.
