«Микеланджело, считавший себя грешником, недостойным Царствия Небесного, верил, что единственный его путь к спасению – настоящая, искренняя любовь Томмазо к нему. Здесь он изобразил Томмазо своим заступником, вымаливающим для него прощение у Судьи Христа»196.
Кстати сказать, то, что на фреске изображен именно Томмазо деи Кавальери, – не просто догадка. Этому имеется настоящее доказательство, созданное рукой самого Микеланджело. Вот что он написал в одном из своих сонетов, посвященных Томмазо:
И еще одно скрытое послание: внизу фрески изображены мучения грешников, попавших в ад, и здесь же можно увидеть мифического царя Миноса с ослиными ушами и обвитого змеем, пожирающим его гениталии, – так вот, его лицо удивтельно напоминает лицо Бьяджо да Чезена, церемониймейстера Павла III, второго человека в Риме после понтифика. Известно, что Бьяджо критиковал Микеланджело, говоря, что обилие мужской наготы на фреске напоминает ему скорее общественные бани, чем священные сюжеты. И Микеланджело нашел вот такой способ жестоко отомстить ему. Увидев свое изображение, Бьяджо взвыл от обиды и потребовал от папы, чтобы тот заставил «мерзкого художника» переделать картину.
– Увы, сын мой, – ответил Павел с улыбкой, – я властен на земле, я мог бы вмешаться, если бы речь шла хотя бы о чистилище. Но если речь идет об аде – там я бессилен. Иди, поговори об этом с Микеланджело.
Но они так и не помирились, и Бьяджо да Чезена, благодаря мстительному характеру Микеланджело, остался в аду навсегда.
Завершение работы над фреской
В конце 1540 года, когда фреска «Страшный суд» была почти закончена, Микеланджело вдруг упал со строительных лесов. Ненавидя врачей, он отказался впустить доктора, вызванного Томмазо деи Кавальери. Микеланджело потом говорил, что они оба хотели выбить дверь. Но стоит ли ему верить?
А вот что очевидно, так это реакция папы в тот момент, когда он в первый раз увидел «Страшный суд»: он упал на колени и принялся молиться, а потом долго плакал в ногах у Христа-Карающего…
Но были и реакции совсем иного рода. Например, Пьетро Аретино, ведущий сатирик, публицист и драматург своего времени, написал письмо, в котором обрушился на изображение гениталий и прочих неприличных деталей в изображении мучеников и дев. «Даже в борделе, – писал Аретино, – опустишь от стыда глаза, увидев подобное»198. Это было самое начало Контрреформации, и Аретино лил воду на мельницу тех, кто требовал «одеть» обнаженных персонажей художника.
Аретино написал это письмо из Венеции в ноябре 1545 года, и на этом он не остановился. В январе 1546 года он написал, что Микеланджело за его бесстыдные картины «следовало бы причислить к сторонникам Лютера»199. Таким образом он открыто обвинил художника в ереси, а в те времена более страшное обвинение трудно было придумать. Но и Микеланджело по-своему отомстил Аретино. Изучение деталей «Страшного суда» открыло следующий факт: на коже, которую держит в левой руке святой Варфоломей, обнаружился автопортрет самого Микеланджело, а в лице Варфоломея – сходство с Пьетро Аретино. Таким образом, на одном из самых заметных мест алтарной стены художник изобразил своего врага с ножом в руке, и тот как бы содрал кожу с него самого.
Возможно, Аретино и был прав. Многим «гениталии и прочие неприличные детали» фрески показались недопустимыми – и сами по себе, и в данном конкретном месте. В частности, отмечалось: для того, чтобы заставить людей понять, что любовь даже мужчины к мужчине может привести к искуплению, Микеланджело изобразил в раю несколько страстно целующихся мужчин. Более того, в своей книге «Нагота, искусство и декор, эстетические изменения в художественных произведениях XVI века» искусствовед из Пизы Елена Лаццарини вообще упрекает Микеланджело в том, что прорисованные на фреске «напряженные мускулы мужчин» и прочие «анатомические детали» были взяты им из реальной жизни во время посещения общественных бань, в которых тогда имелись все условия как для водных процедур, так и для сексуальных контактов200.
Что бы ни говорили о сексуальной ориентации Микеланджело, как художник и скульптор он, безусловно, предпочитал мужское тело женскому. Более того, как утверждают специалисты, среди его рисунков с натуры нет ни одного женского тела, а посему считается, что для женских образов художник «переписывал зарисовки, сделанные с мужчин, которых он любил изображать полностью раздетыми»201.
В церкви, более того – в центре Ватикана, подобное и в самом деле выглядит неуместным. Кстати сказать, именно по этой причине несколько римских пап, сменяя друг друга, пытались потом исправить «непристойную» наготу «Страшного суда» Микеланджело.
Впрочем, вот что говорят Блеч и Долинер:
«Когда он окончил роспись, она стала самым масштабным изображением Страшного суда в мире, а также самой большой фреской, выполненной одним художником, и в то же время самой новаторской, таинственной и символической. Буонарроти, теперь всемирно известный, богатый, влюбленный, но все еще бунтарь, нарушил этим произведением все традиции в искусстве, существовавшие к тому времени»202.
Глава 16
Виттория Колонна
Аристократка, вдова испанского генерала
Была в жизни Микеланджело и женщина, одна-единственная, и звали ее Виттория Колонна. Встреча с ней произошла в 1536 году.
Ей в то время было сорок семь лет, а ему – более шестидесяти. Виттория принадлежала к старой итальянской аристократии: она происходила из могущественной семьи Колонна по отцу, а по матери была принцессой Урбинской.
Биограф Микеланджело Огюст Ланно-Роллан уточняет:
«Виттория Колонна родилась не в Неаполе, как уверяют некоторые писатели, а в Марино, небольшом городке, принадлежавшем ее семье. Отец ее, Фабрицио Колонна, герцог де Паллиано, был великим коннетаблем Неаполитанского королевства»203.
В семнадцать лет она вышла замуж за маркиза ди Пескара204, разбившего войска короля Франциска I при Павии. Она его любила, он ее – нет. Он был слишком занят, посвящая почти все время своей любимой войне. После его гибели от ран в ноябре 1525 года Виттория замкнулась в вечной печали неутешного вдовства и полностью ушла в философию, религию и поэзию. По словам Огюста Ланно- Роллана, она «посвятила всю свою жизнь воспоминаниям о муже»205.
Вот что пишет Асканио Кондиви об отношениях Микеланджело и Виттории:
«Особенно велика была любовь, которую он питал к маркизе ди Пескара, влюбившись в ее божественный дух и получив от нее безумную ответную любовь. До сих пор хранит он множество ее писем, исполненных самого чистого и сладчайшего чувства <…> Сам он написал для нее множество сонетов, талантливых и исполненных сладостной тоски. Много раз покидала она Витербо и другие места, куда ездила для развлечения или чтобы провести лето, и приезжала в Рим только ради того, чтобы повидать Микеланджело»206.
Можно верить Кондиви, а можно и не верить. В любом случае, он выпустил в свет биографию Микеланджело еще при его жизни, и многие уверяют, что сам великий творец наставлял его в этом труде, а это значит, что в нем написано лишь то, что нужно было пожилому гению.
Любовь особого порядка
Любил ли он Витторию Колонна? По-своему – конечно. Но это не была любовь в том смысле, в каком ее понимает подавляющее большинство людей. Любовь Микеланджело к этой женщине была особого порядка.
Известно, что после смерти мужа она стала едва ли не самой знаменитой итальянской поэтессой эпохи Возрождения. Они с Микеланджело целое десятилетие регулярно общались друг с другом, обмениваясь стихотворными текстами и философскими размышлениями, и при этом ее мысли о бренности мирской жизни находили горячий отклик в измученной душе Микеланджело.
Есть известная мудрость о том, что любовь – это единство трех влечений: влечения ума, влечения
