него религия. Это «нечто» — совсем не полового характера. А т. к. именно из него объясняется религия, то, следовательно, это «нечто» должно быть охарактеризовано как некая ПРА-РЕЛИГИЯ. Назвать ли ее «задержкой», как психоаналисты, или «первобытным откровением», как богословы,— это совершенно безразлично, ибо во всяком случае за нею остается не-половая и, следовательно, собственнорелигиозная природа.
Вы говорите все свои теории о религии с высоты 100 верст над землею. Но там ли вы, на самом деле? Если не там, то кто же поставил вас судьями народов? И чем гарантируете вы свою беспристрастность? А если вы мните, что вы там, то объясните, как это можно? Как возможно, чтобы, при половом характере всех теоретических воззрений человечества, именно ваши оказались каким-то исключением? И не проще ли, чем все объяснять полом, взглянуть сначала на себя и подумать об испорченности своего воображения?
1914.???.26. Серг<иев> ?ос<ад>
Видение пр<орока> Иезекииля на реке Ховар{1001} исследователями сближается с ассирийскими керубами и с храмами. Но не есть ли это настоящее видение каких-либо литургических реальностей, рассматриваемых в плане эфирном?! Другими словами, не есть ли вообще видение—видение в эфирном плане того, что каждый может видеть не-эфирно на земле?
1914.XII.29.
1915.IV.7. Серг<иев> ?ос<ад>
«С вечера 24-го марта Бетховен лежал без сознания и тяжело хрипел. Это было потрясающее зрелище для немногих друзей, которые попеременно дежурили у его постели... Два дня длилась страшная борьба; катастрофа как будто отдалялась... Вдруг во время сильного удара грома умирающий внезапно выпрямился, угрожающе сжал руку в кулак и, упав навзничь, испустил дух»
Умер в гневе. На кого? На что?
«Он, разрешивший было загадку сфинкса, стал, в конце концов, жертвой рока. Конечно, он сознает, что исполнил свой долг человека и художника. Но им овладевает теперь обессиливающее чувство бесполезности всякого стремления. Он постигает вечную смену явлений. И, умирая, устало шепчет: «Plaudite amici—comoedia finita est»»{1002} (id., стр. 82).
Героический подвиг жизни оказался «comoedia»! Только? Покорность року кончается кулаками; высшее—пустотою!
В предсмертных словах Гёте—
«Сейте разумное, доброе, вечное...»{1003}
и т. п. пошлостью. Но, увы, это совсем, совсем не то. Неужели в этих словах не слышится вопль, томление, тоска, ужас?.. «Мне свету, ибо... я во тьме». Гёте стал погружаться во тьму—и возопил о свете. Какую? Не «тьму» ли «внешнюю»? И когда она хлынула в душу, затопляя безумием, Гёте запросил свету духовного, которым пренебрегал всю жизнь. Кажется, Гёте всю жизнь был слепым—и умер слепым стариком, вещим, но не зрячим.
1914.XII.29. Сергиев Посад. Переписано в поезде 1915.IL8
Титаническое — это из Земли выросшее. Титаны—чада Земли. Понятно, что выросшее—это эманативное и потому безликое.
Безликое притязает на место Лица, ибо не понимает, что есть лицо и что оно есть.
Безликое все представляет как ????? и как эманацию. Иного оно и помыслить не может,—ибо оно само безлико. В этом-то и состоит его слепота{1004}

Это—совсем не то, что Диавол, который личен ? борется против Лица, как такового. Но сам он не имеет ?????. Но Диавол пользуется чужой усией и служит для нее <> {1005}, возбуждая ее против Творца. Тктаническое право, по-своему, ибо борется против сущностного Лица, считая и себя таким же, не менее. Но Диавол и по-своему неправ, ибо борется с Лицом из зависти, не считая его таким же, как и сам он. На титаническом лежит роковая слепота, допускающая разрушения, у Диавола же злобное упорство, не имеющее выхода. Титаны вопрошают, не всюду ли
а Диавол же просто говорит «нет».
1915.??.8
Борьбою с диавольским началом в человеке занята теодицея, борьбою же с титаническим— антроподицея.
1914.???.29. Ночь. Серг<иев> ?ос<ад> Переп<исано> в поезде 1915.II.8]
Начало титаническое, пока оно только хочет что-то сделать—благородно, высоко, прекрасно <в
1914.XII.30. Сергиев Посад. Переписано в поезде 1915.11.8
Титаническое разрешается или, точнее, умиряется в таинствах. Шире,— оно умиряется в богонисхождении и, еще определеннее,—в боговоплощении. Во Христе (т. е. Христом, чрез Христа, о Христе) титаническое приводится на свое место, вправляется в сочленение свое. Как? —не тем ли, что тут Божество делается страдательным и аффект мощи, Wille zum Macht {1007} пред Богом и над Богом, находит свое удовлетворение. Да, именно аффект, ибо титаническое безумно и безлико, и объяснить ему нет возможности.
Растерзав Христа, человечество сорвало свой гнев на Бога,—и потому во Христе (Христом) примирилось с Богом.
Евхаристия, т. е. возвращающееся периодически богоубиеиие, богозаклаиие и пролитие Божественной Крови, есть условие равновесия титанического начала в человечестве: восстающий гнев удовлетворяется Богом.
1915.??.8
Только евхаристия может приводить в равновесие противоборствующие ипостась и усию в человеке.
1914.XII.30—31. Ночь. При свете лампады.
Переписано 1915.??.8. Поезд. Около Петрограда
«Титаническое начало не грех, но ведет ко греху».
— Всегда ли?
«Нет. Ибо и добро осуществляется на почве стихийной силы—на начале титаническом. Это начало — потенция всякой деятельности».
1915.11.22. Ночь. Ночное дежурство, санитарный поезд
Все таинства суть окружение; условие или следствие,— таинства таинств,— евхаристии, т. е.