Федор Дмитриевич Самарин (1858—1916) — общественный, государственный и церковный деятель славянофильского направления. Один из руководителей Кружка ищущих христианского просвещения, к которому принадлежал Флоренский. См.: Феодору Дмитриевичу Самарину (f23 октября 1916 г.) от друзей. Сергиев Посад, 1917; Свящ. Александр Дубинин. Самарин Федор Дмитриевич // Русская философия: Малый энциклопедический словарь. М.: Наука, 1995. С. 458—459.
Ср.: «После того беседы наши происходили устно. Очень жаль, что не было своевременно записано содержание разговоров того времени, наиболее горячих и существенных, касавшихся по преимуществу вопросов догматических и канонических.—Зимою 1913 г. Феодор Дмитриевич был избран в почетные члены Московской Духовной Академии,— как гласит официальная формулировка, «во внимание к деятельности на пользу Св. Церкви как путем литературным, так и прямым участием в работах Предсоборного Присутствия». В апреле того же года, лишь только дозволили погода и здоровье, Феодор Дмитриевич приехал в Посад, лично благодарить Преосвященного Феодора, Ректора Московской Духовной Академии, и сделать визиты членам корпорации.— Меня он не застал дома, оставил карточки и, на всякий случай, поручил сказать мне о приезде. Помнится, это было в Фомино воскресенье, т. е., следовательно, 21 апреля. Возвращаясь домой из церкви, я узнал от извозчика, возившего его ко мне, о нахождении его в новой Лаврской гостинице и направился туда. С первых же слов свидания завязался живой разговор о таинствах,—продолжение беседы, начатой когда-то в Москве. Поясняя свою мысль, я сослался на св. артос. Тут Феодор Дмитриевич с благоговением берет со стола сверток: «Вот, как раз сегодня я получил от Преосвященного Феодора артос, но, к стыду своему, не знаю, что это такое». Думаю, его «не знаю» надо понимать не в литургическом, а в догматическом и метафизическом смысле.— Мы продолжали обсуждать разные литургическо- метафизические вопросы, Феодор Дмитриевич видимо увлекался» (Свящ. Павел Флоренский. Памяти Феодора Дмитриевича Самарина. Сергиев Посад, 1917. С. 17—18).—332.
736
Вероятно, имеется в виду Катехизис, составленный протопопом Лаврентием Зизанием, западнорусским книжником, приехавшим в Россию в 1626 г. Катехизис был переведен на церковно-славянский язык и исправлен лично Патриархом Филаретом с целью усиления антилатинской направленности. Напечатан в небольшом количестве экземпляров, так как вызвал много споров у московских справщиков.— 332.
737
«Сын церковный»—катехизическое сочинение (1620-е годы?), приписываемое в рукописях справщику московского печатного двора протопопу Иоанну Наседке. Сочинение адресовано некоему Иоанну, выходцу из Литвы, желающему обратиться в православие. Вероятно, то же: Сын Церкви. М.: Тип. единоверцев при Свято-Троицкой церкви, 1907. Цер.-слав. 80; 116 л.—332.
738
Книга о вере единой истинной Православной. М.: Тип. единоверцев при Свято-Троицко-Введенской церкви, 1907. 4-е изд. 289 л. Перепечатана с изд. 1648 г.—332.
739
Золотницкий ?. Ф. Наши садовые цветы, овощи и плоды. Их история, роль в жизни и веровании разных народов и родина: Культурно-исторический очерк. Мм 1911.—332.
740
Цезарь Бароний. Деяния церковные и гражданские от Рождества Христова до 1198 лета. М.: Ткп. П. П. Рябушинского, 1913. XII; 416 с. (бесплатное приложение к журналу «Старообрядческая мысль» за 1913 г.). —332.
741
Кавасила Николай. Семь слов о жизни во Христе. М., 1874. С. 40.—332.
742
Вероятно, имеется в виду следующее письмо Флоренского к В. В. Розанову.
Суббота 1912.XII. 1. Сергеев Посад. Ночь
Наброски о богослужении (рассуждение. Для В. В. Р.)
Оставим пока таинственную сторону богослужения. Спросим себя о его человеческой стихии. Прежде всего, конечно, не в драматической 'игре старшего клира—она, и не в вокальной развитости клира младшего. «Игра», «музыкальность» и т. п. человеческие, светские достоинства делают службу для всякого православного человека отвратительной, не богослужением, а лицедейством, позорищем. Но
следует ли отсюда, что всякое исполнение,—лишь бы оно было с плохой игрой и слабо вокально,— достигает своей цели? Едва ли нужно отвечать, что нет. В таком случае, что же важно? М. б., смысл читаемого и поемого?—Живая религиозная действительность обнаруживает, что очень, очень мало важен. Те, кто понимает, ну, скажем, /2 того, что читается и поется,—это богословы, для которых понятое ими важно не более прошлогоднего снега. А те, кто понимает 1/10, V20» 1/зо и т. д. читаемого и «поемого»,— старушки, «простецы», как с нехорошей снисходительной улыбкой называют их богословы,—они-то именно и уходят от службы сытые и удовлетворенные. Значит, даже и не в смысле дело,—главное, по крайней мере. Скажу более. Слишком усиленное подчеркивание смысла, так сказать, «разжевывание» его, неизбежно сооОщает службе,—хотя бы не было сказано ни слова,— характер рацеи и решительно отвращает душу от молитвы, ибо вся служба освещается каким-то холодным рационалистическим светом электричества. Полу- понятное для молитвы лучше, чем вполне, насквозь понятное,—как и полуосвещенная церковь «глубже», чем залитая светом,—не говоря уже о свете электрическом, этой воистину «мерзости пред Господом». Молитва созревает и крепнет в полу-тьме,— световой и осмысленной, и только душа умягчающаяся дает себя перекристаллизовать церковностью. Итак, даже не смысл... Но что же в службе то, что заставляет о ней сказать: «это—настоящая» или «это—ненастоящая», «это православная» или «это—неправославная»? Что?—
Темпово-ритмическая разработка службы.
Мирское—в пространстве, оно механично; живое же, т. е. духовное,—во времени. И потому понятно,
