Верить в существование истины — значит, верить в существование справедливости. Споры, выносившиеся на рассмотрение царя, выслушивались и разрешались им, во всяком случае вплоть до времени, о котором идет речь, с непредвзятостью, поражавшей античных авторов. Бытовавшая в армии откровенность, нередко доходившая до цинизма, весьма грубая правда-матка, которую привыкли резать служивые своему начальнику, — все это поддерживалось практикой принесения клятв и попойками: «преданные из преданных» (ибо именно это означает слово «гетайры»-??????, то есть товарищи, или подлинные друзья царя), поднимая полные чаши и обмениваясь поцелуями, полагали себя связанными друг с другом навсегда, как супруги или братья, которым нечего скрывать друг от друга.

Однако этот культ правды, эта искренность были у Александра несколько болезненными. Вне всякого сомнения, ему было невдомек, что мы не более искренни в отношении самих себя, чем в отношении других, как показал Пиранделло в «Трех мыслях маленькой горбуньи». «Некоторые полагали (до битвы при Гранике), что следует поостеречься и посчитаться с общепринятым мнением насчет этого месяца: обычно македонские цари в десии (мае) в поход не выступали. Но Александр исправил это тем, что приказал считать его вторым артемисием» (Плутарх «Александр», 16, 2). «Царь, который всегда ревниво сопереживал успехам гадателей, повелел считать этот день не 30-м числом, а 28-м» (там же, 25, 2). В сентябре 329 года Александр, который был болен, однако желал любой ценой форсировать Яксарт (Сыр-Дарью), потребовал от своего предсказателя Аристандра, чтобы тот сфабриковал ему благоприятные знамения (Курций Руф, VII, 7, 22–29). У всякого своя правда «Chacun sa verite», принятый во Франции перевод названия написанной в 1917 г. пьесы Пиранделло «Cosi e (se vi pare)», по-русски переводят «Каждый по-своему». Ср. русскую пословицу «У всякого Павла своя правда». — Прим. пер., и особенно это относится к суеверной душе. Позднее, окруженный льстецами и восточными придворными, царь превращал истину во все более и более субъективную идею, будучи все менее склонен мириться с сомнениями в ней. И хотя в Персии и Индии он добился, чтобы ему разъяснили, что такое Артха и Р(и)та, высшие ценности арийского мира, эта божественная истина, которая наряду с миропорядком обосновывает клятву и договор (митра), он не мог, вместе со своим отцом и многими греками, не думать, что как в том, чтобы выслушивать, так и в том, чтобы высказывать любую правду, нет ничего хорошего.

Царь должен быть первым среди лучших, способным уложить противника на месте в любом единоборстве — будь то на поле битвы, в отъезжем поле или на ипподроме. Все эти места стали для Александра полями чести. Примечательно, что этот юнец желал быть первым любой ценой — и тогда, когда бросался на врага во главе эскадрона, и в царских парках, «парадисах» Сидона, Сузианы, Парфии или Согдианы, где вступал в единоборство с наиболее опасными зверями, например львом, символом монархии. На полях четырех основных битв во время азиатского похода — при Гранике, на равнине Исса, на всхолмленном поле Гавгамел и при Джалалпуре Александр бросался на главнокомандующего противной стороны, сатрапа или царя, желая поставить общую победу в зависимость от победы личной. Он одобрительно относился к тому, что полководцы, такие, как Эригий и Аристон, вызывали противника на поединок, совершая тем самым подвиг, характерный для эпического героя (Курций Руф, VII, 4, 32–39; Плутарх «Александр», 39, 2). Однако он не позволял, чтобы кто-то сразил дичь или врага, когда он усматривал в них свою законную добычу. В октябре 328 года армия отдыхала и развлекалась в одном из царских парков. «Александр, войдя сюда со всем своим войском, начал гнать диких зверей во всех направлениях. Один из них, лев редкой величины, набежал на самого царя, желая на него напасть, и тогда Лисимах (он стал впоследствии царем), который находился к Александру ближе других, готовился уже отразить зверя рогатиной. Однако царь оттолкнул Лисимаха и велел ему уйти, сказав при этом, что не хуже него способен в одиночку убить льва… Хотя для Александра все кончилось тогда хорошо, однако в соответствии с обычаем македонского народа было принято решение, чтобы царь больше не охотился пешим, а также без сопровождения самых отборных полководцев и друзей» (Курций Руф, VIII, 1, 13–18).

В соответствии с македонским обычаем было также принято, чтобы человек, принадлежащий к знати, ел сидя на стуле, а не вытянувшись на ложе, до тех пор, пока не убьет кабана. В случае, если секач одновременно выбегал на двоих, юноша должен был уступить честь нанести смертельный удар старшему или более титулованному господину, но в первую очередь — царю или главе рода. Гермолай, принадлежавший к пажескому корпусу молодой аристократ, который еще не был посвящен, был публично выпорот за то, что первым ударил кабана, которого намеревался сразить царь. Отсюда возникли обида, а затем и заговор, которые привели к роковым последствиям в Самарканде той же осенью 328 года.

Слава царя как победителя или великого ратоборца не могла быть запятнана каким-либо изъяном. Этим объясняется позиция, которую занял Александр по меньшей мере в четырех случаях за свой краткий жизненный путь. Плутарх («Александр», 4, 9–10; «Об удаче или доблести…», I, 9, 331b; «Изречения…», 2, 179d) рассказывает, что Филипп, кичившийся тем, что лошади из его конюшни победили на скачках в Олимпии, побуждал сына принять участие в состязаниях в беге, на что Александр ответил: «Согласен, если я буду состязаться с одними царями». В 328 году Александр убил Клита Черного за то, что тот покусился на его репутацию, заявив при всех, что царь отвернулся от македонян, между тем как самопожертвованию друзей он обязан своим спасением. В сентябре 329 и 326 годов Александр пришел к заключению, что все его предыдущие победы ничтожны, если он не достигнет крайних пределов мира на севере и востоке, то есть Реки Океана, упрекая своих солдат за то, что они не дали ему добиться славы. Его донимала мысль, что он не проплыл по Индийскому океану от впадения Инда, и впоследствии он задумал проплыть кругом Аравийского полуострова (и Африки?), чтобы вновь попасть в Атлантический океан. Он чувствовал себя призванным совершить то, чего до него не пробовал исполнить ни один человек, никто из детей Зевса, будь то Геракл или Дионис! Например, пересечь 700 километров пустынь Гедросии и Макрана по кромке Индийского океана там, где погубили свои армии Семирамида и Кир.

Александру, преемнику и наследнику египетских фараонов, следовало превзойти также и их, по крайней мере дважды, во времена Моисея (Исх. 14: 15–31) и Камбиза (Геродот, III, 26; Плутарх «Александр», 26, 12), лишавшихся своих армий посреди песчаного прилива[20]. Девизом всех античных сыновей богов войны и славы мог бы стать тот, который приписывают Цезарю: «Nihil actum reputans, si quid restaret agendum» («Он полагал, что не сделано ничего, если что-то еще оставалось сделать»). Плутарх («Александр», 4, 8) говорит об Александре-ребенке еще проще: «Честолюбие (?????????) делало его не по годам серьезным и великодушным».

Царские обязанности

У индоевропейского воина, полководца или поборника народного дела, есть добродетель, которая, быть может, превосходит и мужество, и командирский дар: это прямодушие. Александр никогда не понимал предательства, вероломства, коварных приемов ведения борьбы и не допускал их для себя. Возмущенный до глубины души и выведенный из себя неверностью афинян и фиванцев в 335 году, как и его отец в 338-м, он устремился на них со всей своей армией. И он готов был простить, если бы ему были выданы всего лишь двое виновных в нарушении клятвы. Александр явно ничего не смыслил в уловках, в ведении тайных переговоров с противниками-персами, в дипломатическом торге и тайной дипломатии, в пересмотре прежних позиций. И до, и после Исса он не отказывался от своих убеждений. Если ты грек, ты не вправе становиться наемником или рабом Ксеркса, Артаксеркса или Дария. Однако ты также не вправе пытаться избавиться от них посредством заговора или отравив царя. В ночь с 30 сентября на 1 октября 331 года при Гавгамелах самые пожилые из окружения царя, и в первую очередь Парменион, посоветовали ему вступить в бой с грозными полчищами Дария ночью, «дабы под покровом тьмы укрыть то, что более всего способно внушить страх в предстоящей битве. Тогда-то Александр и произнес свои знаменитые слова: «Я побед не краду» (Плутарх «Александр», 31, 11–12; ср. Арриан, III, 10, 2). Ответ, который вкладывает в уста полководца Курций Руф, более развернут: «То, что вы мне предлагаете, — уловки лихих людишек и воров… Я же предпочту раскаиваться в своем везении, чем

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×