засыпать пропасть или, согласно другой легенде, погубить немало жизней. Солдаты, свидетели подобных сцен любви и смерти, не могли судить царя обычными человеческими мерками.
«Эпитома деяний Александра» — единственный источник, утверждающий, что Роксана, на которой Александр официально женился в Бактрах зимой 328/27 года, во время индийского похода родила сына, вскоре умершего. Вновь она забеременела лишь в конце 324 года, сразу после смерти Гефестиона. Весной того же года Александр женился еще на двух персидских царевнах — Парисатиде, дочери Артаксеркса III, и Статире (Барсине), дочери Дария, и устроил в Сузах брак сразу 10 тысяч выходцев с Запада с азиатками. Самая пышная церемония из всех, какие только можно себе представить, была предназначена не просто для того, чтобы поразить воображение и запечатлеться в людской памяти: она имела целью решительным образом укоренить македонскую нацию в сердце Азии и тесно сплотить под началом единого главы два народа, слишком долго пребывавших во вражде. Должно быть, это празднество в Сузах (март 324 г.), на котором официально и в той или иной мере вынужденно соединили свои судьбы греческие солдаты и азиатские женщины, получилось незаурядным и удивительно красочным.
Вероятно, самые существенные детали этого события стали известны Плутарху («Об удаче или доблести…», I, 329e-f), Арриану (VII, 4, 4–8) и Афинею (538b–539а) от Харета, управляющего царским двором и непосредственного свидетеля (?): пир на десяти тысячах расставленных кушетках на 10 тысяч персон под шатрами Его Величества, пятидневная мужская попойка, затем торжественный вход десяти тысяч персидских женщин под покрывалами, их распределение по кушеткам, раздача каждой паре золотой чаши для благочестивого возлияния, официальная раздача приданого от имени царя или лично царем, возвращение по домам — и в каком состоянии! Это мероприятие, на котором не было благодарных, обошлось в 8870 талантов. Это была плата за благое намерение навсегда установить гармонию и согласие, то есть доброе взаимопонимание между народами.
Одинокий герой
Напрасно начиная с 330 года молодой царь надеялся сблизить умы и сердца, осуществить слияние греческого гения, македонской энергии и персидского жизнелюбия — этих трех знаменитых особенностей индоиранских каст: самовластности, силы, плодовитости. Когда он поверг Дария и завладел его сокровищами, македонские солдаты, которые были призваны на службу четыре года назад, помышляли лишь о том, чтобы вернуться с жалованьем и добычей к родным очагам, а греческие наемники полагали, что Коринфский союз лишился всякой разумной причины для существования, и никто из прежних товарищей Филиппа не желал становиться подданным нового царя Азии, преемника и подражателя персидских царей. Одной из первых мер Александра после захвата сокровищницы Дария в Экбатанах была демобилизация греческих контингентов, в том числе фессалийцев.
Сразу же после смерти Дария македонских, пеонийских и фракийских солдат охватил приступ помрачения или паники, и они готовы были бросить все и вернуться по домам. Происходило это у Гекатомпил в Парфии, близ современного Шахруда. Каждому военачальнику царь обещал, что приструнит деморализованных македонян, а затем созвал собрание армии. Произнеся длинную речь, упор в которой делался на воинской доблести и его личной славе, Александр убедил их предпринять новый поход и, желая показать свою незаинтересованность в этом деле, распорядился сжечь собственное имущество. Охваченные энтузиазмом солдаты, если верить сообщениям, сожгли свои пожитки и устремились вслед за завоевателем на север, в погоню за амазонками, поскольку были убеждены, что те обитают по краям Гирканского (ныне Каспийского) моря. Дальше на восток простиралась страна скифов. Через несколько дней путники должны были достигнуть Танаиса (Дона) и Истра (Дуная) на рубежах Фракии и Македонии. Таковы были первые признаки непокорности, первые вызовы царской славе, брошенные в августе 330 года.
В силу политических и нравственных причин, которые не могли постичь ни большинство офицеров, ни простые македоняне в фалангах, ни элитная кавалерия, Александр решил, резко развернувшись, погнаться за Бессом, предателем-сатрапом, который узурпировал титул царя Персии, а чтобы показать, что настоящим наследником Дария является он сам, принял на вооружение его политику, его одеяние, его церемониал и нравы. Александр поддержал администрацию на местах, назначил сатрапов из персов, распорядился поддерживать ритуальные огни, как того требовала персидская религия, продолжил чеканить дарики и сохранил в отношениях с восточными подданными прежний придворный протокол; привратникам и телохранителям, он, подобно персидским царям, повелел вести журнал записей царских деяний (будущий «Дневник») и, наконец, попытался убедить гордых и непримиримых товарищей, что они должны показать добрый пример покорности. Разве Геракл не повиновался Омфале, а Беллерофонт — Иобату, царю Ликии?
Плутарх («Александр», 45, 1–4) пишет: «Став лагерем в Парфии и будучи свободен от дел, Александр впервые нарядился в варварское одеяние — то ли желая приобщиться к местным обычаям, поскольку для приручения людей очень важно сходство привычек и нравов, то ли желая тайком попробовать ввести среди македонян проскинесу… Однако он не принял мидийского одеяния, которое было совершенно варварским и чуждым, и не надел ни штанов, ни рубахи, ни тиары, но произвел удачное смешение персидского и мидийского костюмов, так что его одеяние было не столь помпезным, как последний, однако более величественным, чем первый. Вначале он носил эту одежду, встречаясь с варварами и товарищами у себя дома, а затем выезжал в таком виде и занимался делами и перед многими людьми. Зрелище это было прискорбно для македонян». Так что Александр взял в руки скипетр, уселся на царский трон без спинки, а также воспользовался колесницей и даже шатром своего предшественника.
Однако есть нечто более серьезное, что было выражено не только греческими и латинскими моралистами, но и что можно прочитать в дошедших благодаря Плутарху и Афинею отрывках «Дневников». «Свои громадные душевные дары, те свои таланты, в которых он превзошел всех прочих царей: постоянство в подвержении себя опасности, стремительность в делах и их осуществлении, верность данному сдавшимся слову, милосердие к пленным, умеренность даже в дозволенных и заурядных удовольствиях — все это он осквернил своей несносной жаждой к вину» (
Не будем, однако, преувеличивать: за период с октября 331 по март 327 года мы лишь в редких случаях располагаем достоверными свидетельствами продолжительных пиров и попоек, и они устраиваются обычно для того, чтобы отпраздновать блестящие победы, например, в Вавилоне, Персеполе, Гекатомпилах, Мараканде (ныне Самарканд), Бактрах (ныне Балх). Тяжкая индийская кампания и поход через Гедросию не были бы возможны, если командование было расслаблено чрезмерным винопитием и половой распущенностью. Пьянство и разврат становятся безудержными лишь по возвращении в персидские столицы — в Сузы, Экбатаны и Вавилон, на протяжении последних 12 месяцев царствования, когда герой, которого одолевали горести и заботы, пытался позабыть их в дионисийском опьянении. Если июль 330 года, когда Дарий был убит и Александр взошел на престол Азии, и стал поворотным моментом во всей эпопее македонского царя, еще на протяжении четырех лет он все еще летел от победы к победе и — что стало высшим его триумфом — перейдя пустыню, смог взять верх над самим собой.
Принятие варварских нравов и обычаев, пьянство, которое, в понимании современников, расстроило его нервы, и объясняют, вовсе их не оправдывая, заговоры, замышлявшиеся против личности Александра, солдатские бунты, досаду македонян, которые в конечном итоге и привели к смерти героя. Под этим углом зрения он оказался побежден собственным завоеванием, однако сила его души еще более возвеличила Александра. Рассказы, повествующие об осуждении на смерть друзей, пажей, людей, ему обязанных, призваны снять с царя моральную ответственность. Он — жертва Рока или собственной судьбы, как Геракл — жертва своего безумия. Зевс-Амон сблизил их обоих испытанием, тяжко ударившим по Александру. Через
