только к состоянию сознания.
— Но разве состояния сознания не реальны?
— Да, конечно, реальны, на своем уровне. Всему этому учат оккультные науки. Но я всегда думал, что они полностью субъективны, что это лишь мыслеобразы. Никогда не случалось, чтобы их мог разделить со мной кто-нибудь еще.
— Похоже, что вы — мы оба — разделили сны этой девушки, так как она убегала от своей мрачной действительности, представляя себя плывущей по морю.
— Расскажите мне о ней. На кого она похожа? Где вы ее встретили?
— Прежде чем я отвечу на этот вопрос, вы должны мне сказать, почему вы просите об этом. Вы хотите избавиться от нее? Если это так, я, возможно, уговорю ее оставить вас в покое.
— Я хочу познакомиться с нею, — последовал неохотный ответ. — Я был однажды довольно сильно обманут и много лет не разговаривал с женщинами, но это, кажется, что-то другое. Да, мне было бы приятно с ней познакомиться. Скажите мне, кто она? Как ее зовут? Кто ее родные?
— Она такая, как вы видели. Выглядит очень необычно. Многие не сочли бы ее красивой, другие были бы восхищены. Ей около двадцати. Разумная, с благородными манерами, ее речь выдает образованную женщину. Имени ее я не знаю, так как она лежит на больничной койке и поэтому имеет только номер. Не знаю также, кто ее родные. Я не могу себе представить, чтобы они у нее были, так как, насколько я заметил, она лишена всего. Она работает продавщицей в магазине, если быть точным, в магазине одежды.
Во время этого рассказа лицо моего хозяина изменилось необъяснимым образом. Щеки ввалились, глаза утратили свой блеск и стали запавшими, сеть морщин избороздила его кожу. Он сразу превратился в старого, усталого, потерявшего веру в себя человека. Я был в полном замешательстве от вида этой ужасающей перемены, пока его слова не дали мне ключ к разгадке.
— Я думаю, — произнес он голосом, лишенным всякого выражения, — что мне лучше это оставить. Продавщица, вы говорите? Нет, это было бы самое неподходящее, самое неблагоразумное. Никогда нельзя жениться ни на ком вне своего класса. Я… э-э… Нет, не будем больше об этом говорить. Я должен взять себя в руки. Сейчас, когда я понимаю, в чем дело, я уверен, что у меня хватит силы воли вернуться к нормальному состоянию. Я и в самом деле чувствую, что вы меня уже вылечили. Я уверен, что больше никогда не вернусь к своим видениям, их власть надо мной уничтожена. Если вы не откажете мне в своем обществе еще несколько дней, пока я почувствую, что мое здоровье восстановилось, я буду в полном порядке. Я прошу вас, доктор, не возвращаться к этому, я хочу изгнать все пережитое из своей памяти.
Наблюдая, как он согнулся, сидя на своем стуле, — сломленная безжизненная тень человека, прекрасным видом которого я восхищался, — я понял, что выздоровление будет тяжелее болезни. Усилием своей натренированной воли он разорвал слабую магнетическую силу, привязывающую его к этой девушке, и с разрывом ее источник его жизненной энергии иссяк.
— Но послушайте, — запротестовал я, — вы уверены, что поступаете правильно? Девушка может быть вполне порядочной, даже если она вынуждена работать, чтобы не погибнуть. Если она имеет для вас такое значение, вы, несомненно, отказываетесь от чего-то очень важного.
В ответ он поднялся и молча вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, и я понял, что все доводы бесполезны. Он был ограничен своими рамками и не мог вырваться из них на свободу, которая означала жизнь. На земле, земную.
Я отправил Тавернеру подробный отчет об этом деле и спокойно занялся ожиданием его указаний относительно дальнейшего поведения. Ситуация была несколько напряженной. Мой хозяин был похож на человека, жизнь которого полностью провалилась. Казалось, он стареет с каждым днем, с каждым часом. Он сидел в своем вырубленном в утесе жилище, отказываясь двигаться, и всякий раз мне с величайшим трудом удавалось уговорить его отправиться на прогулку по ровным песчаным отмелям, на мили простирающимся во время отлива. Когда вода поднималась, он отказывался к ней подходить, казалось, он испытывал ужас перед морем.
Так прошло два дня, от Тавернера не было ни слова, пока, по возвращении с утренней прогулки, мы не обнаружили узкую полоску бумаги, просунутую под дверь нашей пещеры. Это было обычное почтовое уведомление, сообщавшее, что в наше отсутствие была принесена телеграмма и теперь она ожидает меня в почтовом отделении. Но сожалея о том, что заведенный нами порядок, был нарушен, хотя и слегка тревожась за своего пациента, я немедленно отправился в трехмильную прогулку в город за своей телеграммой. Я шел по опасной тропе, вырубленной в крутом склоне, а дальше — по дороге вдоль утеса. Хотя и можно было добраться до города по отмели, наступало время прилива, и я сомневался, что успею обогнуть мыс прелюде, чем подножье утеса будет затоплено водой. В любом случае, мой хозяин считал, что постороннему человеку слишком рискованно пытаться сделать это. Идя по травянистому покрову мыса, я испытывал глубокое волнение, подобное опьянению проголодавшегося человека. Воздух был полон золотистых пылинок, танцующих в лучах солнечного света, трава, скалы, море жили полной жизнью, и я мог чувствовать их спокойное дыхание. И я подумал о человеке, которого оставил в его жилище на склоне утеса, человеке, который так далеко зашел в своем стремлении раздвинуть границы жизни, но который не отважился сделать последний шаг.
В почтовом отделении этого пустынного заброшенного морского курорта я получил, как положено, свою телеграмму.
«Посылаю больную со стигматами. Она прибывает в 4:15, Организуйте жилье и встретьте ее».
Я присвистнул, что заставило почтмейстера и весь его штат броситься к конторке, и я, посоветовавшись с ними, получил какие-то адреса, по которым и отправился, и в конце концов мои поиски подходящего пристанища увенчались успехом. Какой будет развязка, я не мог себе представить, но в любом случае от меня это теперь не зависело.
В назначенное время я прибыл на станцию и вскоре вытащил свою протеже из жалкой горсточки прибывших. Она выглядела очень утомленной своим путешествием, слабой, несчастной и потрепанной. Из- за дыма двигателя и спертого воздуха в такси не чувствовалось запаха моря, который мог бы вернуть ей силы, и пока мы ехали к снятому жилью, я с трудом вытягивал из нее слова. Но когда она высадилась из злополучного шаткого транспорта и в лицо ей ударил порыв пропитанного солью ветра, а внизу под собой она услышала шум невидимых в сумерках волн, перекатывавших гальку, эффект был фантастическим. Девушка вскинула голову, как испуганная лошадь, и я увидел, как в нее вливается энергия. И когда я представлял ее хозяйке пансионата, она мало напоминала выздоравливающего пациента, в качестве которого я ее сюда привел.
Когда я возвратился в вырубленную в скале крепость моего хозяина, его учтивость не позволила ему задать мне вопрос о причине моего долгого отсутствия, да я и не думаю, чтобы это его слишком интересовало, так как он казался настолько погруженным в себя, что утратил способность воспринимать происходящее. Я с трудом заставил его преодолеть свою вялость и взять вечернюю газету, которую я принес из города, но она лежала у него на коленях непрочитанной, в то время как он уставился на горящий в камине плавник невидящими глазами.
На следующий день отлив был недостаточным для утренней прогулки, поэтому на свой моцион мы отправились только после полудня. Однако мы довольно быстро оставили эту затею и, возвращаясь обратно в ранних зимних сумерках, уже вынуждены были переходить вброд отдельные собиравшиеся лужицы. Мы непринужденно шли босиком по песку, перебросив ботинки через плечо и закатав брюки до колен, так как это был один из тех погожих дней, которые часто случаются в январе, — как вдруг на фоне набегающей волны мы увидели фигуру.
— Боже милостивый! — сказал мой спутник, — кто здесь мог на это отважиться? Он будет отрезан приливным течением и уже не сможет вернуться в бухту. Ему следует подняться по тропе на утес. Я лучше предупрежу его. — И он громко закричал, стараясь привлечь внимание.
Но ветер дул в нашу сторону, и идущий не мог услышать нас сквозь шум прибоя. Мой спутник большими шагами бросился через песок к одинокому борцу со стихией, но я, обладая лучшим зрением, чем он, не стал сопровождать его, так как увидел длинные волосы, развевающиеся, подобно морским водорослям, и взлетающие складки юбки.
Я увидел, как он по лодыжки вошел в воду, собравшуюся на песчаной отмели — предвестнице приближающейся границы бурунов. Он позвал опять, но повернувшийся борец со стихией не направился к
