голове. Все больше осознавал я свою изоляцию от тех, кого всегда считал своими коллегами и всегда рассчитывал на их поддержку; все больше и больше я осознавал необходимость сорвать покров, за которым я уже удостоился множества мимолетных впечатлений. Однако тот факт, что я был постоянным партнером Тавернера, еще не давал мне права проникать за этот покров. Я должен был как бы войти в дом моей души и выйти из него через черный ход. Я не могу описать это лучше — тот странный поворот внутрь себя, который, как я чувствовал, я должен совершить.
Я всегда опасался, что внутренние глубины моей души полны фрейдистских комплексов и идей, способных поломать мою карьеру, и именно этот страх породил барьер. Только сейчас я осознал, что дал мне Мариус за эти несколько недель постоянного общения с его странным умом, — абсолютная естественность взглядов и полное отсутствие привычных социальных доктрин постепенно изменили мою шкалу ценностей. Подобно серебряных дел мастеру, я научился видеть не только высокое качество изделия, но и прикидывать, сколько металла ушло на его изготовление. И, как следствие, я понял, что больше не боюсь потерять многое из того, что очень высоко ценил прежде.
И когда я понял, что больше не оцениваю вещи с тех же позиций, что большинство других людей, я внезапно ощутил готовность обратиться к Невидимому, чего, несмотря на свое отрицание, втайне давно жаждал, но никогда не осмеливался коснуться, боясь тем самым испортить свою карьеру. Забыв о переполненной комнате и скучной речи председателя, погрузившись в глубокое раздумье, я все взвешивал заново. Я посмотрел своей жизни прямо в глаза, а когда отвел взгляд, все ценности были переоценены, я действительно вошел в дом своей жизни и прошел через все комнаты.
А затем, добровольно и без усилий, я открыл заднюю дверь моей души и вышел в широкую звездную астральную ночь. Я увидел бесконечный космос, весь пересеченный Великими Лучами, и ощутил перемещение бесчисленных Присутствий. Потом один из лучей прошел через меня, и я почувствовал, как будто кто-то зажег Огонь в самых глубинах моей сущности, и этот Огонь ярко разгорелся.
Отстраненность прошла, и я опять начал осознавать свое окружение. Все так же скучно говорил тот же выступающий, и никто не заметил моей невнимательности. Время и место не имеют значения для психического опыта.
К моему облегчению, обед подходил к концу, и, покинув его томительную атмосферу, наполненную густыми запахами пищи и табачного дыма, я вышел в сверкающую огнями лондонскую ночь. Однако и здесь не нашлось места, где бы я мог побыть наедине со своими мыслями, так как меня окружала человеческая толпа. Чтобы свободно дышать, моя душа нуждалась в просторе и темноте. Несмотря на поздний час, я собрал свои вещи, вывел машину и двинулся по портсмутской дороге на Хиндхед.
Это была дорога, которая напоминала мне о многом. Те, кто прочел эти записки, знает, как часто мы с Тавернером колесили по ней, принимая участие в том или ином рискованном предприятии, в которые я был вовлечен благодаря своему сотрудничеству со столь необычной и сильной личностью. Правда, я не слишком много узнал о Тавернере по сравнению с тем, что знал вначале, но, Бог мой, как много я узнал о себе! Если представить, думал я, что мы с Тавернером по какой-нибудь причине вынуждены будем расстаться, как я смогу вернуться в мир людей и найти там свое место? Не буду ли я для них таким же чужим, как Мариус? Те, кто вошел в Невидимое, никогда по-настоящему не возвращаются, и пока я не смогу установить дружеских отношений там, куда я еду, моя жизнь будет проходить в духовном одиночестве, а душа будет испытывать ужасную ностальгию по тем ярким местам, которые я видел в мимолетных вспышках.
Погруженный в свои размышления, я проскочил поворот, ведущий к лечебнице, и только когда потребовалось переключить скорость, я обнаружил, что машина взбирается на Хиндхедские высоты. Подо мной лежала в тумане долина Панчбоула, в лунном свете похожая на озеро, а надо мной на фоне звездного неба возвышался силуэт огромного Кельтского Креста, давшего успокоение душам повешенных. Было очень тихо, не чувствовалось ни единого дуновения ветерка. В этой всепоглощающей тишине открытых вересковых пустошей, вдали от человеческих мыслей и жизни, я почувствовал над собой присутствие невидимой жизни, как-будто кто-то шел по невидимой воде. Автомобиль заглох на подъеме, и я оказался в абсолютной тишине и темноте. Вблизи что-то находилось. Я знал это, и оно приближалось ко мне, но не могло коснуться меня, ибо мне следовало сделать первый шаг. Должен ли я его сделать? Осмелюсь ли я выйти за узкие пределы человеческого опыта на просторы широкого сознания, которое было вокруг меня? Должен ли я открыть дверь, которую никогда не смогу закрыть?
Стоявший надо мной на холме огромный гранитный крест заслонял звезды. Это был Кельтский Крест с кругом вечности, наложенным на распростертые руки самоотречения. Поднялся туман и окутал всю равнину до самого Фрэншема, и мне показалось, что я один у лунного кратера. Отрезанный от всего человечества, поднявшись до звездных высот среди поросших вереском болот, я встретился лицом к лицу со своей душой, в то время как невидимая жизнь, огромная, как море, отступила, предоставив мне возможность принять решение.
Я колебался, оттягивая момент прыжка в эту удивительную жизнь, еще испытывая чувство страха перед ней, как вдруг что-то сжало мое сердце и пронзило меня насквозь. Я не могу описать это лучше. Я прошел сквозь невидимый барьер и оказался по ту сторону. Сознание восстановилось, мир не изменился, над моей головой по-прежнему неясно вырисовывался огромный крест, и в то же время все вокруг было совсем другим. Мне показалось, что все вокруг ожило, и я принимал участие в этой жизни, так как я был с нею одно целое. И теперь я знал, что, будучи изолирован, хотя и находясь всегда в мире людей, я носил в себе это безграничное товарищество со всем, что меня окружало. Я больше не был один, ибо подобно Тавернеру, Мариусу и многим другим, я прошел в Невидимое.
Примечания
1
«Домик Уэнди» — игрушечный домик, в котором дети могут играть, назван по имени девочки Уэнди в пьесе Дж. Барри «Питер Пэн».
2
Анимизм — вера в существование духов, в одушевленность всех предметов, в наличие независимой души у людей, животных, растений (прим. перев.)
