что мы увидим, что эти две фигуры представляют собой два разных плана проекции пирамиды.
Делать проекции — свойственно науке. В принципе, наука должна последовательно игнорировать пол- ноту измерений реальности и основываться на неизбежной фикции одномерного мира. Это справедливо и в том случае, когда наука изучает человека; она должна проецировать его за пределы ноологического измерения. Если я исследую пациента как невролог, подозревая у него опухоль головного мозга, то я должен, конечно, действовать так, «как если бы» он существовал только в этом измерении. Но когда я откладываю свой рефлексный молоточек в сторону, я снова расширяю свое видение и могу снова воспринимать человеческие качества пациента.
Подобным образом я могу на полном основании проецировать человека за пределы ноологического измерения, но не в биологическое измерение (как было в случае с неврологическим исследованием), а в измерение психологии. Это происходит, например, в рамках психодинамического исследования. Если при этом не осознавать, что мы находимся в пределах избранного методологического подхода, легко сбиться с пути. Прежде всего мы должны помнить о всем том, что не вошло в заданные рамки методологического подхода, поскольку если, например, рассматривать человека исключительно с точки зрения психодинамического подхода, определенные человеческие проявления целиком ускользнут от нас. Это касается прежде всего смысла и ценности; они исчезают из нашего поля зрения, как только мы начинаем смотреть на человека через призму инстинктов и динамики как единственно достоверных факторов, управляющих человеком; смысл и ценность не управляют человеком, они направляют его.
Управлять человеком и направлять его — это разные вещи, и мы должны понимать эту разницу, если хотим, в смысле феноменологического анализа, получить доступ к общей, целостной реальности человеческого бытия. При исключительно психодинамическом подходе чисто человеческое неизбежно искажается.
Фрейд был достаточно гениален для того, чтобы осознать, что его система оказалась ограничена определенным измерением человеческого существования, например, в письме, адресованном Людвигу Бинсвангеру, он выразил это осознание, признав, что «всегда держался в пределах» «первого этажа и фундамента здания». Он пал жертвой редукционизма только после того, как выразил свое убеждение в том, что «уже приготовил место для религии в качестве невроза человечества» [85].
Мы считаем, что логотерапия, скорее, дополняет, чем подменяет психотерапию в узком смысле этого слова. Она вносит свой вклад в создание целостной психотерапевтической картины человека во всех его измерениях, включая чисто человеческое, а именно, ноологическое измерение.
Если психотерапия хочет оставаться терапией и не становиться симптомом патологичного времени (Zeitgest), то ей нужна истинная картина человека; она ей нужна ничуть не меньше, чем техника.
ПАРАДОКСАЛЬНАЯ ИНТЕНЦИЯ: ЛОГОТЕРАПЕВТИЧЕСКАЯ ТЕХНИКА[86]
Поскольку психотерапевтический процесс представляет собой цепь импровизаций, часто возникает вопрос — насколько возможно обучить психотерапии и обучаться ей? К тому же надо иметь в виду, что бесконечное многообразие пациентов исключает возможность экстраполяции. Таким образом, перед психотерапевтом всегда встает кажущаяся неразрешимой двоякая задача: учитывать уникальность каждой личности и учитывать уникальность жизненной ситуации, в которой каждому приходится бороться. Тем не менее учить и обучаться нужно именно индивидуализации и импровизации.
Выбор соответствующего метода лечения, применимого в каждом конкретном случае, зависит не только от индивидуальности пациента, но и от личное-ти терапевта.. Сложность проблемы заключается в том, что последние два фактора являются неизвестными, по крайней мере, первоначально. Для иллюстрации я часто говорю моим студентам, что выбор терапевтического метода для применения в конкретной ситуации можно сравнить с решением следующего алгебраического уравнения: (= х + у, где (— это терапевтический метод, х — представляет индивидуальность пациента, а у — личность лечащего врача[87].
Это уравнение проливает свет на тот факт, что решающим фактором в психотерапии является не столько метод, сколько отношения между пациентом и его доктором, или, если говорить современным языком, «встреча» между терапевтом и его пациентом. Это отношение между двумя личностями представляет собой наиболее важный аспект психотерапевтического процесса, более важный фактор, чем какой-либо метод или техника. Однако мы не должны пренебрегать техникой, потому что при лечении терапевту необходимо соблюдать определенную степень отчужденности от пациента. Действительно, лечебный процесс треоует определенного игнорирования человеческого фактора.
Терапевтические отношения развиваются в поле напряжения между полюсом человеческой близости, с одной стороны, и полюсом научной отстраненности — с другой. Поэтому терапевту следует опасаться того, чтобы по своей вине не увлечься слишком сильно одним или другим. Это означает, что терапевт не должен руководствоваться только чистой симпатией и своим желанием помочь пациенту, но не должен и подавлять свой человеческий интерес к другому человеку, используя в отношении него только одну голую технику. Терапевт должен остерегаться понимать свою роль как чисто техническую, как роль medicin technicien. Это равнозначно уподоблению пациента (говоря словами знаменитого французского материалиста Ламетри) I'homme machine.
Вопрос о том, включает ли логотерапия в себя терапевтическую технику в строгом смысле этого слова, уже был задан. Несмотря на то что этот вопрос часто сопровождается некоторой долей сомнения, логотерапия использует специальную психотерапевтическую процедуру. Этот метод впервые был опубликован автором в 1946 году в книге The Doctor and the Soul[88], и более подробно в 1956 году[89].
Чтобы лучше понять, что происходит при использовании этой техники, мы в качестве отправного пункта возьмем страх ожидания — феномен, известный каждому опытному психиатру. Врачам известно, что такой страх приводит именно к тому, чего боится пациент. Например, эритрофобичный индивид, который боится покраснеть, и в самом деле краснеет именно в тот момент, когда входит в комнату и предстает перед группой людей.
В историях этой болезни очень часто встречается страх перед каким-то патологическим явлением, и этот страх, по иронии судьбы, ускоряет наступление этого явления. Это происходит в результате усиленного самоконтроля. Например, анамнез пациентов, страдающих от бессонницы, часто содержит сообщения о том, что, отправляясь спать, они начинают усиленно думать о своей бессоннице, и это не дает им заснуть. В результате само это внимание нарушает нормальный процесс засыпания.
Мы видим, что чрезмерное внимание оказывается существенным патогенным фактором, влияющим
