гимном духу хлеба (Исиде или Осирису) и мольбой о его возвращении. А так как оплакивали жнецы первый сноп, можно предположить, что египтяне считали, что именно в нем пребывает дух хлеба, который находит смерть под ударами серпа. Жители Малайского полуострова и острова Ява также, как мы показали, считают, что Душу Риса, Невесту и Жениха Риса олицетворяют первые сжатые колосья. Крестьяне в некоторых областях России обращаются с первым снопом почти так же, как другие народы обращаются с последним снопом. Срезает его, приносит в дом и ставит в красном углу рядом со святыми иконами сама хозяйка; обмолачивают это зерно также отдельно, и на будущий год часть его примешивают к семенному зерну. В графстве Абердин последний сноп, как правило, шел на изготовление clyack, а в некоторых, правда редких, случаях первый сноп там обряжали женщиной и торжественно вносили в деревню.
Земледельцы Финикии и Западной Азии во время сбора винограда, а если судить по аналогии, возможно, и во время сбора хлеба пели жалобную песнь, похожую на „Манерос“ египетских жнецов. Греки называли это финикийское песнопение „Лином“ или „Айлином“ и видели в нем, подобно „Манеросу“, скорбную песнь о смерти юноши по имени Лин. Лин, если верить преданию, был воспитан неким пастухом, но растерзан его собаками. На самом же деле имя Лин (или Айлин), как и имя Манерос, видимо, возникло благодаря недоразумению и является не чем иным, как скорбным кличем ai lanu, что значит „горе нам“, который финикийцы испускали, оплакивая Адониса; по крайней мере, поэтесса Сафо{114} считала Адониса и Лина двойниками.
Аналогичный скорбный напев под названием „Борм“ (Bormus) или „Борим“ (Borimus) пели жнецы- мариандины в Вифинии. О Борме известно, что это был статный юноша, сын царя Упиаса (Upias) или какого-то другого богатого и знатного человека. Однажды в летний день он наблюдал за работой жнецов в поле и пошел принести им воды напиться, больше его не видели. Жнецы пустились на поиски Борма, обращаясь к нему с жалобными призывами, которые с тех пор неизменно продолжают звучать во время жатвы.
Умерщвление духа хлеба. Аналогичное фригийское песнопение, исполняемое во время сбора урожая, то есть во время жатвы и обмолота, носило название „Литиерс“. Согласно одному преданию, Литиерс был побочным сыном фригийского царя Мидаса и жил в Келенах. Он был жнецом и обладал огромным аппетитом. Когда какой-нибудь чужеземец попадал на поле или проходил мимо него, Литиерс давал ему вдосталь наесться, после чего вел» в поля на берегах реки Меандра и заставлял жать вместе с ним. В итоге он обвязывал чужеземца колосьями в виде снопа, отсекал ему голову серпом и уносил его тело прочь. В конце концов в напарники ему попался Геркулес, который серпом отсек голову самому Литиерсу и выбросил его тело в реку. А так как Геркулес, как сообщают, убил его в точности тем же способом, каким убивал других сам Литиерс, мы заключаем, что и последний бросал тела своих жертв в реку. Если верить другой версии предания, сын Мидаса Литиерс имел обыкновение вызывать других на состязание в скорости жатвы и в случае победы убивал их цепом; в один прекрасный день он нарвался на более искусного жнеца, который убил его.
Есть основания полагать, что эти предания о Литиерсе содержат в себе описание фригийского жатвенного обычая. Определенных лиц, появлявшихся на поле во время жатвы, особенно чужестранцев, фригийцы рассматривали как воплощение духа хлеба; жнецы хватали их, вязали в снопы и обезглавливали, после чего кидали их завернутые в колосья тела в воду, очевидно видя в этом средство вызова дождя. Основанием для такого предположения является, во-первых, сходство предания о Литиерсе с жатвенными обрядами европейского крестьянства, а во-вторых, человеческие жертвоприношения, совершаемые первобытными народами, для того чтобы способствовать урожайности их полей.
В этом предании, если сравнить его с европейскими жатвенными обрядами, внимания заслуживают три пункта: 1) состязание в скорости жатвы и завязывание людей в снопы; 2) умерщвление духа хлеба или его представителей; 3) отношение к посторонним людям или к прохожим-чужестранцам, появившимся в поле во время сбора урожая.
1. Пример современной Европы показывает, что человек, сжинающий, вяжущий или обмолачивающий последний сноп, становится предметом грубого обращения со стороны других участников жатвы. Его, например, завязывают в последний сноп и в таком виде таскают или возят на телеге повсюду, колотят, окатывают водой, бросают в навозную кучу и т. д. Даже если такой человек избавлен от грубых проделок, он становится посмешищем, и считается, что в течение года с ним должно приключиться какое-нибудь несчастье. Вот почему у жнецов возникает естественное нежелание жать, молотить, вязать последний сноп, которое к концу этих видов сельскохозяйственных работ побуждает крестьян вступать в соревнование между собой и стараться как можно быстрее закончить свою часть работы, чтобы избежать незавидной участи быть последним.
Например, в округе Миттельмарк, в Пруссии, когда уборка ржи подходит к концу и предстоит приступить к вязке последних снопов, вязальщицы выстраиваются в два ряда лицом друг к другу. Перед каждой из них лежит по снопу и по соломенному жгуту. По условному сигналу они приступают к вязке снопов; вязальщица, закончившая последней, подвергается осмеянию со стороны своих товарок. Мало того, связанному неудачливой вязальщицей снопу придают человеческий облик, называют его Стариком, и ей приходится нести его во двор усадьбы, где жнецы водят вокруг нее хоровод. Затем они приносят Старика к хозяину и вручают его с таким напутствием: „Мы принесли хозяину Старика. Пусть хранит он его до тех пор, пока не раздобудет нового“. После этого Старика прислоняют к дереву, и он надолго остается в этой позе, служа предметом многих шуток. Когда в Ашбахе (Бавария) жатва близится к завершению, жнецы говорят: „Ну а теперь прогоним Старика“, и каждый из них принимается жать свой клочок поля с возможной быстротой; тому, кто последним сжинает несколько оставшихся колосьев, остальные торжествующе кричат: „Старик-то у тебя“. В иных случаях неудачливому жнецу надевают черную маску на лицо и женскую одежду (если это жница, на нее надевают мужской костюм). Начинаются танцы. За ужином Старик получает двойную порцию пищи. Что-то похожее происходит во время обмолота. Стариком здесь называют человека, нанесшего последний удар цепом. Во время ужина, устраиваемого в честь молотильщиков, он должен есть из крынки и много пить. Кроме того, над ним всячески насмехаются и дразнят до тех пор, пока он не отделывается от дальнейших приставаний тем, что угощает остальных бренди и пивом.
Подобные состязания в жатве, молотьбе и вязке снопов во время сбора урожая рождаются из нежелания становиться предметом насмешек, достающихся в удел тому, кто заканчивает работу последним. Не следует забывать, что в таком человеке видят представителя хлебного духа, и это находит конкретное выражение в том, что его (или ее) обвязывают хлебными колосьями. Приведем еще несколько примеров этого обычая. В селении Клоксин (близ города Штеттина) участники уборки урожаев кричат женщине, которая вяжет последний сноп: „Что, заполучила Старика? Теперь держи его“. А в первой половине XIX века в обычае местных крестьян было обвязывать гороховой соломой саму эту женщину и под звуки музыки приводить ее в усадьбу; там жнецы танцевали с ней до тех пор, пока ее гороховое покрывало не спадало с нее. В других селениях Штеттинского округа при загрузке последней телеги каждая из женщин также старается не остаться в хвосте. Ведь женщине, погрузившей в телегу последний сноп, дают прозвище Старик; ее с головы до ног заворачивают в хлебные колосья, кроме того, ее украшают цветами, а на голову ей водружают также увитый цветами соломенный шлем. Во главе торжественной процессии эта женщина несет жатвенную корону местному помещику; высказывая ряд добрых пожеланий в его адрес, она держит корону над его головой. На танцах, которые устраиваются вслед за этим, за Стариком остается право выбора партнера; протанцевать с ним (точнее, с ней) считается особой честью.
В селении Гоммерн (вблизи города Магдебурга) жнеца, сжавшего последний сноп, часто закручивают в колосья столь основательно, что с большим трудом можно догадаться о наличии внутри снопа человека. В такой упаковке какой-нибудь дюжий жнец взваливает его себе на спину и под радостные крики участников жатвы таскает по полю. В селении Нейхаузен (близ Мерзебурга) жнеца, срезавшего последний сноп, заматывают овсяной соломой и величают Овсяным Человеком; вокруг него пляшут другие жнецы. Жители Бри (Иль-де-Франс) завязывали в первый сноп самого хозяина поля. В Дингелыптете Эрфуртского округа до первой половины XIX века держался обычай завязывать в последний сноп человека, которому давали прозвище Старик и под крики ликования и звуки музыки привозили а деревню на последнем возу. По прибытии в усадьбу Старика прокатывали вокруг гумна и обливали водой. В Нёрдлингене (Бавария) человека, который на обмолоте нанес последний удар цепом, завертывают в сотому и катают по току. В некоторых частях Оберпфальца (Бавария) о таком человеке говорят, что он „заполучил Старика“. Его завертывают в солому и несут к соседу, который еще не окончил обмолот. В Силезии женщина, сжавшая
