свет и излучаемое им тепло. А разве пламя не обнаруживает духовное качество огня? Почему оно, подобно духу, постоянно стремится вверх, несмотря на наши усилия заставить его спуститься к земле? Не явственное ли это проявление некоей воли, которая, освобождая огонь из плена материи, удаляет его от земли и приближает к небесной родине? И что есть пламя, как не видимая форма, не сигнатура и образ собственно огня?
Прежде всего нам следует обратить внимание на высокую очищающую силу огня, как на его главное с точки зрения нашей науки свойство. Чистый по природе, физическое проявление чистоты как таковой, он выказывает таким образом своё духовное происхождение и принадлежность к роду божественных вещей. Отметим один любопытный факт: греческое πϋρ (огонь) произносится так же, как французское pur (чистый). Соединив номинатив с генитивом, герметические философы образовали термин πϋρ- πυρός (дословно: le feu du feu, огонь огня или le pur du pur, чистота чистоты) и получившееся латинское purpura (pourpre, пурпурный) или французское pourpre рассматривали как печать абсолютного совершенства — цвет философского камня.
XII Наше исследование дампьерских кессонов завершено. Остаётся упомянуть некоторые декоративные элементы, с самим барельефом, впрочем, непосредственно не связанные. Они представляют собой симметричный орнамент в виде вязи, плетённых узоров, арабесок, кое-где украшенных фигурками. По манере видно, что орнамент выполнен позднее символических сцен. Орнамент не содержит ни филактерии, ни надписей. Кроме того, к плитам некоторых кессонов вообще не прикасалась рука скульптора.
Создаётся впечатление, что автор удивительной волшебной книги, чьи листы и знаки мы подвергли разбору, вынужден был по неизвестным причинам прервать работу, которую в силу своей некомпетентности в вопросах герметики не могли ни продолжить, ни завершить его наследники. Как бы то ни было, обилие, разнообразие и глубокий эзотерический смысл этих блестящих барельефов превратили верхнюю галерею замка в Дампьере в великолепное собрание шедевров, настоящий музей алхимических эмблем и позволяет поместить нашего Адепта в один ряд с неизвестными Мастерами, наиболее сведущими в тайнах сакрального Искусства.
Прежде чем проститься с герметическими барельефами, позволим сопоставить их с любопытной каменной картиной во дворце Жака Кёра в Бурже, которая может служить им своеобразным резюме. Скульптурное панно образует тимпан двери, ведущей в главный двор замка. На панно три экзотические дерева — масличная пальма, финиковая пальма и смоковница, — растущие в окружении трав. Барельеф обрамляют цветы, листья и ветви [XXXV].
XXXV. Бурж. Особняк Жака Кёра. Тимпан. Сокровенная связь деревьев с Магистерием.
Масличная и финиковая пальмы — деревья из одного семейства — были известны грекам под именем Φοίνιξ (по-латински Phœnix), что соответствует нашему герметическому Фениксу. Они выражают два Магистерия, и их плоды — белый и красный камни одной и той же природы, которую на кабалистическом языке как раз и именуют Фениксом (Phenix). Смоковница в центре композиции обозначает минеральное вещество, из которого Философы извлекают элементы чудесного возрождения Феникса (renaissance miraculeuse du Phenix). Полный цикл работ по такому возрождению и составляет то, что принято называть Великим Деланием.
Согласно апокрифическим Евангелиям, именно фиговому дереву (figuier) или смоковнице (sycamore) (смоковнице Фараона, figuier de Pharaon) выпала честь дать под свбей кроной приют Святому Семейству во время бегства последнего в Египет, питать его своими плодами и поить прозрачной холодной водой из родника, который по воле Иисуса забил между её корней[373]. Между тем фиговое дерево по-гречески συκή — от слова σϋκον (фига), которое часто употребляется вместо χύσθος (от κύω — porter dans son sein, contenir, иметь во чреве, содержать) с указанием на Деву Марию, носящую в своём чреве Младенца, и на алхимическую эмблему пассивной хаотической водной холодной субстанции, матрицы (matrice) и носительницы воплотившегося духа. Созомен, писатель IV в., утверждаёт, что дерево в Гермополе, которое преклонилось перед младенцем Христом, называется Persea (Hist. Eccl., lib. V, cap. XXI). Мы знаем его как Balanites Ægyptiaca — деревце, встречающееся в Египте и Аравии. Это одна из разновидностей дуба (chêne), которую греки называли βάλανος, жёлудь (gland) — впрочем, как и плод терминалии (myrobolan). Эти различные названия соответствуют субъекту Мудрецов (sujet des sages) и краткому пути Делания, который, судя по всему, практиковал Жак Кёр.
Алхимик, свидетель схватки рыбы-прилипалы и саламандры, вырвавший у побеждённого огненного зверя оба глаза, должен затем постараться соединить их в один. Эта таинственная операция, несложная, впрочем, для тех, кто умеет обрабатывать труп саламандры, позволяет получить некий предмет, напоминающий жёлудь или каштан в зависимости от того, какая его часть покрыта шершавой коркой, от которой он никогда полностью не освобождается. Теперь ясно, почему в герметической иконографии так распространены изображения желудей и дубов, а также каштанов (в частности, в особняке Жана Лальмана), сердца, фиг, фигового дерева (у Жака Кёра), шутовских бубенчиков (grelot), гранатов, груш и яблок, особенно часто встречающихся на символических барельефах в Дампьере и Кулонже. Кроме того, если принять во внимание магический и чуть ли не сверхъестественный характер этой субстанции, нетрудно догадаться, почему некоторые авторы называли герметический плод словом myrobolan[374] и почему этот термин остался в народном сознании синонимом чего-то чудесного, удивительного, редкостного. Египетские жрецы, стоявшие во главе инициатических коллегий, имели обыкновение задавать непосвящённому, претендующему на доступ к священному знанию, такой на первый взгляд нелепый вопрос: «Сеют ли в ваших краях зёрна Халалиджа и терминалии (graine d'Halalidge et du Myrobolan)!» На этот вопрос, ставивший в тупик несведущего неофита, опытный исследователь ответ знал. Зерно Халалиджа и мироболан (плод терминалии) — то же самое, что фига, плод финиковой пальмы и яйцо Феникса (œuf du phénix ou notre œuf philosophique, то есть философское яйцо). Именно из него вылупливается баснословный орёл Гермеса с оперением всех цветов Делания, среди которых преобладает красный, на что, впрочем, указывает само греческое слово φοίνιξ (rouge pourpre, пурпурный цвет). Де Сирано Бержерак не упускает случая упомянуть об этом в своём аллегорическом рассказе, где великий Философ прибегает порою к языку птиц (langage des oiseaux), которым он владеет в совершенстве[375]. «Я уже отходил ко сну в тени дерева, — пишет он, — как вдруг моё внимание привлекла чудесная птица, парившая над моей головой. Её движения были плавные, едва заметные, так что мне несколько раз приходило в голову, что это лист бумаги, колеблющийся вокруг своей оси. Но вот птица спустилась ниже, и,
