Сбившись с дороги, современная наука пытается на неё вернуться, понемногу впитывая в себя древние представления. Как и в прежних цивилизациях, прогресс человечества подчиняется неоспоримому закону вечного возвращения. Вопреки всему Истина в конце концов одержит верх, хотя приближаемся мы к ней медленно, с трудом, извилистыми путями. Рано или поздно здравый смысл и простота одолеют предрассудки и пустые разглагольствования, «ибо, — как учит Писание, — нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано» (Матф. 10:26).
Не следует, однако, думать, что традиционная наука, различные части которой Фулканелли собрал воедино, излагается в настоящем труде в общедоступной форме. Автор вовсе не стремился к этому, и просчитается тот, кто надеется познать тайное учение путём простого прочтения. «Наши книги не для всех, — не раз повторяли старые Мастера, — хотя прочесть их мы предлагаем каждому». Чтобы усвоить основы науки, которая никогда не переставала быть эзотерической, необходимо приложить немалые усилия. Поэтому Философы и утаили её начала от непосвящённых, скрыли древнее знание за завесой слов и аллегорий.
Невежда не простит алхимикам их верности суровой дисциплине и законам, которым те добровольно следовали. Не избежит, я знаю, подобного упрёка и мой учитель. Но ему прежде всего приходилось выполнять божественную волю, подательницу света и откровения. К тому же он должен был подчиняться общему правилу Философов, которое требует от посвящённых неукоснительно соблюдать тайну.
В эпоху античности, и особенно в Египте, это изначальное требование относилось ко всем наукам и техническим видам искусства. Художники по эмали и стеклу, золотых и серебряных дел мастера, мастера по керамике и литью трудились в храмах. Рабочий персонал цехов и лабораторий был частью сакральной касты и по существу состоял в ведении жрецов. Начиная со средних веков и по XIX в. история пестрит многочисленными примерами подобных организаций, будь то рыцарство (Chevalerie), монастырские ордена, франкмасонство, цеховые корпорации, компаньонам:. Эти многочисленные ассоциации, ревниво хранившие тайны своей науки или своего ремесла, всегда носили мистический или символический характер, в них соблюдались принятые издревле обычаи и практиковалась религиозная мораль. Известно, например, каким большим уважением в глазах монархов и князей пользовались художники-витражисты и как те препятствовали разглашению тайн, связанных с благородным искусством работы по стеклу.
Эти строгие правила имеют глубокий смысл, и их причина, на наш взгляд, проста: привилегия владеть знаниями должна принадлежать узкому кругу людей. Когда знания становятся общедоступными, когда они распространяются без разбора и массы слепо пользуются ими, самые прекрасные открытия приносят больше вреда, чем пользы. Природа человека влечёт его к злу. То, что могло бы принести ему благо, чаще всего обращается в свою противоположность и в конечном итоге становится орудием его падения. Современные способы ведения войны, увы — самое разительное и самое печальное свидетельство пагубного состояния человеческого ума. Homo homini lupus*.
Несправедливо перед лицом столь серьёзных опасностей порочить память наших великих предков незаслуженной укоризной за то, что они изъяснялись излишне замысловато. Надо ли их осуждать всем скопом и презирать за частые недомолвки? Философы поступают мудро, обходя свои труды молчанием и облекая свои откровения в притчи. Уважая общественные установления, они никому не наносят вреда и обеспечивают своё собственное спасение.
Позволю себе рассказать по этому поводу одну историю.
Почитатель Фулканелли, беседуя как-то раз с одним из наших знаменитых химиков, поинтересовался мнением последнего о трансмутации.
— В принципе, думаю, это возможно, — ответил учёный, — хотя сомневаюсь, что процесс осуществим практически.
— А если надёжный свидетель удостоверит, что видел превращение металлов своими глазами, и предъявит неопровержимые доказательства, — возразил его оппонент, — что бы вы сказали тогда?
— Я бы сказал, — заявил химик, — что такого человека следует безжалостно предать суду и наказать как опасного преступника.
После таких слов отнюдь не лишними представляются осторожность, крайняя сдержанность и полное соблюдение тайны. Кто после этого осудит Адептов за своеобразный стиль их творений? И кто возьмёт на себя смелость бросить первый камень в автора этой книги?
Не следует, однако, делать вывод, что из-за запрета ясно выражать мысли в трудах герметических философов ничего нельзя почерпнуть. Как раз наоборот, достаточно обладать малой толикой проницательности, чтобы верно их прочесть и понять основное.
В ряду древних и современных авторов Фулканелли, без сомнения, один из самых убедительных и искренних. Он строит герметическую теорию на прочном основании, подтверждаёт её очевидными, опирающимися на аналогию, фактами и излагает её просто и внятно. Ход рассуждений Фулканелли так ясен и чёток, что читателю не надо прилагать больших усилий для усвоения основ нашего искусства. У него даже появится возможность приобрести немалое количество полезных сведений, с которыми он будет в состоянии приступить к Великому Деланию, перейдя таким образом от собственно спекулятивных знаний к их практическому воплощению.
И тут он столкнётся с первыми трудностями, с многочисленными и непреодолимыми, на первый взгляд, препятствиями. Каждый ищущий встречает на своём пути эти камни преткновения, межевые столбы, о которые я сам не раз расшибал себе лоб. Ещё в большей степени хранит о них неизгладимые воспоминания мой учитель. Как и Василий Валентин, от которого он на самом деле и получил посвящение, он более тридцати лет безуспешно искал верное решение!
Из милосердия к своим труждающимся братьям, дабы помочь им преодолеть преграды на их пути, Фулканелли больше, чем кто-либо, уделил внимание практической стороне дела. Его метод не такой, как у его предшественников; Фулканелли подробно описывает все операции Делания, разделив их на несколько частей. Он начинает рассмотрение той или иной стадии процесса в одной главе, продолжает в другой и заканчивает в третьей. Подобное дробление, превращающее Магистерий в своеобразный философский пасьянс, не отпугнёт сведущего исследователя, но быстро отвадит невежд, неспособных сориентироваться в этом лабиринте и установить необходимый порядок действий.
Такова главная польза от труда, который Фулканелли представляет на суд просвещённого читателя, призванного составить себе понятие о нём с учётом значимости и самобытности этой работы и, по возможности, оценить его по заслугам.
Наконец, было бы справедливо сказать несколько слов о замечательных, незаурядных рисунках Жюльена Шампаня. Прекрасный художник, он заслуживает самых восторженных похвал. Пользуюсь также случаем выразить особую признательность издателю, Жану Шемиту, чей строгий вкус и общепризнанная компетентность столь мастерски способствовали материальному воплощению Философских обителей.
Ко второму изданию
Философские обители, новое предисловие к которым мы имеем честь предложить читателю, не должны были оказаться последней книгой Фулканелли. Завершая алхимическую трилогию ни с чем не сравнимой научной ценности, автор написал часть под названием Finis Gloriae Mundi (Конец Славы Мирской). К тому времени наш старый Мастер уже шесть лет как получил Философский Камень, который — об этом часто забывают — разделяется на Универсальный Эликсир и Порошок для трансмутации. Эти качества Камня делают Адепта обладателем тройного достояния — Ведения, Здравия, Богатства (Connaissance, Sante, Richesse), — благодаря которому его жизнь на земле становится сродни пребыванию в совершенном блаженстве библейского Рая. По-латыни Adeptus — тот, кто получит Дар Божий. Таинственное совмещение двух значений слова «Present» (1 — дар, подарок; 2 — настоящее) подчёркивает, что с этих пор Настоящее для него длится бесконечно. «Адептами называют себя в искусстве химии», Adepti dicuntur in arte chimica, уточняет Дюканж и приводит синоним «Мисты» (Mystœ), обозначающий, строго говоря, тех, кто достиг наивысшей степени посвящения (собственно έπόπται).
