– Ты мне неинтересен, Абакомо. У тебя нет стержня, а с одним честолюбием еще никто не завоевывал мир. Вот у Конана, – он кивнул в сторону киммерийца, так и простоявшего все это время с мечом наизготовку, – стержень есть, и с честолюбием все в порядке. Может, из тебя выйдет толк, а, бродяга? Ладно, не отвечай, будущее покажет. Ы-ы-эх-хххыа-а… Ну, все, я пойду досыпать, а ты держи. – Цепь с обручем звякнула о подиум возле головы монарха. – Так и быть, я дарю тебе жизнь, но отныне твое место на цепи. В пещере не иссякнет вода, а паломники не дадут умереть с голоду. Со временем и о тебе насочиняют красивых мифов.
Он выпрямился, запрокинул голову и прижал ладони к ногам, но вдруг спохватился и строго предупредил Абакомо:
– Не вздумай ослушаться! Рано или поздно все равно спустишься в мое царство, и тогда, клянусь, позавидуешь смерти Анунны.
Он снова вытянулся в струнку, насколько это позволяли громадный безволосый живот и уродливый горб, и исчез. Утонул в подиуме.
Император Великой Агадеи опустил щеку на гладкий мрамор. Даже не взглянув на него, Конан убрал меч в ножны и направился к лестнице.
