соскользнули под водой с его бедер. А для Конана последний миг блаженства так и не настал, на него вдруг нахлынула тоска, вспомнились безоружные апийцы, послужившие живыми мишенями для необученных копейщиков, вспомнились трупы селян, которые плавали у мельничной запруды, и другие мертвецы в других, далеких, странах, другие женщины в его руках… Иных он ласкал прямо на полях сражений, среди крови и смерти. Законная добыча победителя…
Вся его жизнь прошла в скитаниях и боях, и он не мыслил для себя иной судьбы, нежели судьба воина. Он был еще молод, но по свету о нем бродили легенды; он побывал в десятках стран, и теперь его именем где-то пугали непослушных детей, а где-то оно звучало в сагах и героических песнях.
Он оторвался от Юйсары и на четвереньках выбрался на скользкий берег, на окаменевшую глину, которая крошилась под руками. Он знал, что нехремская девушка провожает удивленным взглядом его темный силуэт, но не обернулся и ничего не сказал. Добрался до груды одежды, сброшенной второпях на траву, ощупью выбрал свою, натянул короткие кожаные штаны и тунику, поднял меч, с которым почти никогда не расставался, и только после этого глянул в сторону реки.
Там стояла богиня водной стихии, под луной и звездами ее влажное тело поблескивало, мокрые черные волосы облепили грудь – два упругих полушария, острыми вершинками смотрящих в разные стороны. Гибкие сильные руки шарили по телу – Юйсары ласкала себя, вспоминая восхитительные ощущения, которые ей подарил Конан. Она снова хотела его, она манила его. И ему вдруг тоже захотелось ее до умопомрачения, еще миг этой пытки вожделением, и он кинется в воду прямо в одежде, овладеет ею стоя, безо всяких любовных хитростей, по-звериному, как покрывает молодую кобылу полудикий степной жеребец. Он перекинул за спину ножны с мечом, повернулся и на ватных ногах двинулся к лагерю, где уже сменились караульные.
Великолепный когирский скакун гарцевал на дороге, нервно вскидывал голову, то и дело взвивался на дыбы. Его ничуть не успокаивали поглаживания по холке и дружелюбный голос над ушами. Он долго мчался во весь опор, и если б не выбился из сил, то непременно избавился бы от непрошенного наездника, который ни обликом, ни запахом совершенно не походил на хозяина и гибкому кавалерийскому стеку предпочитал варварскую нагайку.
Молодой седок тоже охотно предпочел бы стек, привычный с детских лет, и ни за что бы не стал истязать красивое и умное животное, не гонись за ним почти три десятка разъяренных бандитов. Одна из апийских стрел едва не отправила его на серые равнины – она вонзилась в заднюю луку седла. Но украденный арапник с оловянной пуговицей сделал свое дело – разбойничьи кони выдохлись гораздо раньше породистого скакуна злосчастного графа Саромо. Однако барон Ангдольфо все нахлестывал вороного, и лишь увидав с высокого кургана, что преследователи повернули назад, пустил коня шагом.
Дорога вела к броду через пограничную реку, он это знал со слов Нулана, который прилюдно обсуждал с Лжеконаном свои планы. Шайка всерьез вознамерилась пробраться в Даис, предложить свои услуги Зивилле, которой еще совсем недавно служил барон Ангдольфо и которую предал, пойдя на сговор с агадейскими шпионами в Самраке. Теперь Зивилла в Даисе развязывает гражданскую войну, а он спешит в Нехрем, чтобы предупредить Токтыгая о заговоре. Спешит, быть может, навстречу собственной гибели – изменников нигде не гладят по головке, а стареющий царь Нехрема знаменит отчасти тем, что скор и изобретателен на расправу. Но он, когирский дворянин, отнюдь не равнодушный к судьбе своей родины, обязан сделать то, что не удалось злодейски умерщвленному посланнику мятежной знати.
Всадники появились внезапно – в трех бросках копья головной дозор большого отряда выехал по дороге из-за низкого клиновидного холма. Трое в бронзовых латах увидели Ангдольфо в тот же миг, что и он их, и сразу проявили враждебность: двое остановили коней и опустили длинные копья, третий поспешил обратно – предупредить своих товарищей, ехавших позади. По характерной форме щитов, по ярким плюмажам на островерхих шлемах молодой аристократ тотчас узнал когирскую тяжелую конницу. В другое время барона обрадовала бы такая встреча, но сейчас в его руке взметнулась нагайка и застыла в воздухе. Эти всадники запросто могут принять его за бандита с большой дороги. Если они пойдут в атаку, он пустится наутек на измученном коне.
Из-за холма выехал на крепконогом бусарце широкоплечий воин с непокрытой головой; над его левым плечом поднималась рукоять меча. Темные длинные волосы, суровое загорелое лицо, сверкающие голубые глаза. Облик северянина. Далековато занесло тебя от родных заснеженных гор, киммерийский бродяга.
Нагайка полетела в дорожную пыль. Красавец скакун, нервно прядая ушами, бочком двинулся навстречу Конану.
Не ответив на приветствие, Конан мотнул головой вбок, дескать, поезжай за мной, – и поворотил коня. За холмом на дороге стоял внушительный отряд тяжелой конницы – огромные копья, сверкание стали и бронзы, хмурые лица. Среди них был Сонго, его глаза лишь на миг встретились с глазами барона, а затем заскользили вдоль горизонта. «Ищет дерево», – догадался Ангдольфо.
– Вот это да! Кого я вижу! – раздался знакомый голос, и барон, обернувшись на него, узнал Паако. Его бывший товарищ по оружию выглядел более чем плачевно; чтобы не свалиться с седла, он обнимал коня за шею.
– Ранен в зад, – жизнерадостно пояснил Паако, угадав невысказанный вопрос. – Отнюдь не из-за трусости, а лишь по недомыслию одной очаровательной простолюдинки. Но ты, дружище, – добавил он с безмятежной улыбкой, – конечно, излечишь мою рану. Я не знаю лучшего лекарства, чем смертные муки предателя.
– Никаких мук! – зло рявкнул Сонго. – Помешались все кругом на пытках! Мы что, апийские выродки? Да и времени в обрез. Надо спешить в Даис, выручать госпожу Зивиллу. Вздернем подонка, и все тут.
Сильные руки обхватили барона, стащили с коня, повалили в едкую дорожную пыль. Он поднялся на ноги и тут же снова упал от жестокого удара в ухо. Не пытаясь больше встать, он произнес:
– Зивилла – это я.
Никто вокруг него даже не усмехнулся. На барона смотрели ненавидящие глаза. Он был на волосок от гибели.
– Это правда, – сказал он. – Агадейцы обменяли наши разумы. Теперь я, Зивилла – в этом теле, а Ангдольфо – в моем. Он сейчас хозяйничает в Даисе. Если мы его не остановим, Нехрем падет. И в Когире будут править агадейцы.
Ему не верили. Зато на трех-четырех лицах появились ухмылки. Кое-кого забавляла изобретательность трусливого предателя.
– Это правда, – повторил молодой аристократ. – Я не притворяюсь сумасшедшим. Если уж вам так хочется видеть меня в петле, пусть будет по-вашему, я только об одном прошу: выслушайте меня и отправьте гонца к Токтыгаю. В Даисе мятеж. Под личиной Зивиллы к власти пришел агадейский шпион. В апийском плену мой разум переместили в голову этого предателя, а барону Ангдольфо досталось мое тело.
