стесненные недостатком места, они занимались гимнастикой; кроме того, в угоду им вьючных животных нагружали большими запасами необходимого для этой цели песка. В обозе страстных охотников Леонната и Менелая хранились тенета в сто стадий длиной. Палатка самого Александра вмещала сто лож, пятьдесят позолоченных столбов разделяли ее и поддерживали потолок, который тоже был вызолочен и украшен дорогими узорными тканями. Внутри в первом ряду было размещено пятьсот персов-мелофоров[285] в пурпурных и оранжевых столах, подальше — тысяча лучников, одетых в цвет пламени и крови, а впереди них — пятьсот вооруженных серебряными щитами македонян. В середине палатки стояло золотое кресло, сидя на котором царь, со всех сторон окруженный стражами, принимал посетителей. Снаружи вдоль стен кольцом располагалась тысяча македонян и десять тысяч персов. Никто не осмеливался приблизиться к Александру — так велик был страх перед ним с тех пор, как высокомерие и удача сделали из него тирана.
4
Самосец Поликрат был предан Музам, поэтому он отличал и высоко чтил Анакреонта из Теоса, любя самого поэта и его песни. Однако я порицаю его своеволие. Анакреонт восхищался возлюбленным Поликрата Смердием. Мальчик радовался этому и с благоговением относился к поэту, плененному его душевными качествами, а не телесной красотой. (Никто, во имя богов, пусть не вздумает клеветать на теосского певца и не назовет его распутным). Поликрат стал ревновать Анакреонта к мальчику и за то, что поэт почтил Смердия своей похвалой, а Смердий ответил на его любовь любовью, остриг его длинные волосы. Он обезобразил своего любимца, чтобы досадить Анакреонту. А тот не винил Поликрата и обратил свои упреки мальчику, выговаривая ему, что объявить войну своим волосам — дерзкий и неумный поступок. Песню же о беде, постигшей локоны Смердия, пусть споет сам Анакреонт — он споет ее лучше, чем я.
5
Фемистокл не дозволил Гиерону, прибывшему со своими конями в Олимпию, участвовать в играх, сказав, что тот, кто не разделил со всеми величайшей опасности,[286] не должен принимать участие в празднестве. Слова Фемистокла заслужили общее одобрение.
6
Перикл мужественно перенес смерть своих сыновей, умерших во время чумы, и своей выдержкой заставил афинян с большей стойкостью относиться к гибели близких.
7
Ксантиппа утверждала, что, несмотря на тьму перемен в городе и в их собственной жизни, Сократ, выходил ли он из дому или возвращался, сохранял всегда одинаковое выражение лица, так как свыкался со всем без труда, никогда не терял спокойствия духа и не отдавал себя во власть печали и страха.
8
Дионисий Младший, посетив однажды Локры (откуда родом была его мать Дорида), расположился там в самом большом доме, устроил ложе из роз, тимьяна и других цветов и, призвав к себе тамошних девушек, провел с ними разнузданную ночь. Дионисий поплатился за это. Когда Дион лишил его власти, жители Локр надругались над его женой и дочерьми;[287] все оскорбляли женщин, особенно же родственники девушек, обесчещенных тираном. Насытившись этим, они стали вгонять им под ногти гвозди, пока не умертвили их. Затем кости убитых растолкли в ступах, предварительно срезав с них мясо. Под страхом проклятия все были обязаны отведать этого мяса; остатки бросили затем в море. Дионисий же поселился в Коринфе, терпел из-за нищеты постоянные превратности судьбы и кончил свои дни жрецом Кибелы, собирая подаяние и не расставаясь с тимпаном и флейтой.[288]
9
С каждого завоеванного города Деметрий Полиоркет со свойственной ему неумеренностью получал ежегодно тысячу двести талантов, из которых только ничтожные суммы тратил на нужды войска, а все остальное на собственные наслаждения. Пол в своих покоях он велел кропить благовониями и усыпать всевозможными цветами в зависимости от времени года для того, чтобы ступать по ним. С женщинами Деметрий обращался как распутник и не был чужд любви к мальчикам. Он следил за своей наружностью; заботился о прическе, в золотистый цвет красил волосы, румянил щеки и натирался благовониями, щеголяя своим легкомысленным образом жизни.
10
Когда Платон слышал, что Академия — нездоровое место, и врачи уговаривали его перебраться в Ликей, философ отклонял эти советы, говоря: «Ради того, чтобы продлить свою жизнь, я не согласился бы поселиться даже на Афоне».[289]
11
Живописец Паррасий, по ряду свидетельств, а также судя по надписям на многих его изображениях, ходил в пурпуре и с золотым венком на голове. Однажды на Самосе он вступил в состязание с другим живописцем;[290] противник почти не уступал ему в мастерстве, и Паррасий был побежден (его картина изображала спор Аякса с Одиссеем за оружие Ахилла[291]). После своей неудачи он с изысканным остроумием ответил на сочувственные слова одного из друзей, сказав, что сам не страдает из-за поражения, но печалится за сына Теламона,[292] уже второй раз побежденного в этом споре. В руках Паррасий носил посох, обвитый золотом, ремни на сандалиях были тоже золотые. Рассказывают, что он работал охотно и быстро, всегда веселый и не знающий затруднений, потому что и пел, и насвистывал, стараясь прогнать усталость. Об этом пишет Теофраст.[293]
