журнальному столику и поднял трубку.
— Да, Шафер слушает.
Халена в это время открыла свою сумочку. Стефан ответил в трубку:
— Да, профессор Чазов, я готов. Уже спускаюсь.
Он положил трубку и повернулся к Халене. Она стояла в стойке полицейского, ее левая рука поддерживала правое запястье, пальцы которого сжимали рукоятку пистолета с навинченным глушителем. Дуло пистолета было направлено Шаферу в сердце. Она холодным голосом сказала:
— Было бы намного проще, если бы ты выпил шампанское.
Рот Стефана удивленно раскрылся.
— Халена... что... что это значит?
Она ответила тем же бесстрастным тоном:
— Если ты хотя бы пошевельнешь рукой, я тебя убью. Я умею пользоваться этой штукой. К твоему сведению, я прекрасно стреляю.
Ее раскрытая сумочка лежала рядом с ней на столе. Она освободила одну руку и достала из сумки маленькую металлическую коробку размером с пачку сигарет. Халена положила коробку на стол и, не сводя глаз с Шафера, нащупала на ней кнопку. Она дважды нажала на нее. Затем придвинулась к Шаферу и сказала:
— Сядь в это кресло. Мы подождем пару часов, и после этого мне больше никогда не придется видеть твою физиономию и терпеть твое отвратительное дыхание.
В номере двумя этажами ниже Мирек вынул наушник из уха и бросил его Гоголю.
— Вот и все. Я пошел.
Он взял в руки черный саквояж и поправил галстук. Гоголь сказал ему:
— Удачи вам, я буду ждать.
Мирек кивнул и пошел к двери. Когда он вышел из лифта, то резко выдохнул воздух. Сосредоточившись, он пошел по вестибюлю. Гоголь показал ему фотографию Чазова. Мирек сразу же узнал его. Он стоял у стойки администратора. Мирек подошел к нему вплотную. Чазов торжественно объявил:
— Профессор Шафер, это для меня огромная честь и большое удовольствие.
Мирек взял свой чемоданчик в левую руку и пожал руку Чазова. Тот взял Мирека под локоть и вывел из гостиницы к ожидавшему их черному «ЗИЛу». Водитель в униформе ждал у открытой задней двери. Чазов пропустил Мирека вперед. Стеклянная перегородка отделяла их от переднего сиденья. Когда машина тронулась, Чазов с энтузиазмом начал разговор.
— Меня очень заинтересовала ваша последняя статья в «Советской медицине». Сколько пациентов было задействовано в эксперименте?
Мирек почувствовал холодок в груди. Он не имел ни малейшего понятия об этой статье. Его мозг лихорадочно работал. Он вспомнил психологическую характеристику Шафера: себялюбивый и капризный. Мирек решил воспользоваться этими «своими» качествами. Холодным тоном он сказал:
— Достаточно для того, чтобы делать статистически подкрепленные выводы.
Молчание. Чазов откашлялся и, как бы извиняясь, сказал:
— Конечно, конечно... Результаты очень многообещающи.
На десять минут это прервало беседу. Они выбирались из Москвы. Чазов попробовал подступиться к «Шаферу» еще раз.
— Я имел удовольствие встретиться с профессором Эдуардом Ленчовским на симпозиуме в Будапеште в октябре прошлого года. Я знаю, вы ведь работаете вместе. Каково ваше мнение о нем?
Мирек мельком взглянул на Чазова и ответил:
— Надеюсь, мне удалось немного подновить его хирургическую технику.
На этот раз Чазов слабо улыбнулся и сказал:
— Да, мне тоже показалось, что у него уж слишком консервативные взгляды.
Мирек кивнул и отвернулся к окну. На улице сыпал снежок. Мирек внимательно изучил весь маршрут и знал, что ехать осталось всего несколько минут. Он почувствовал, что Чазов заворочался, обернулся и увидел, как из внутреннего кармана пиджака профессор достает пластиковое портмоне. Извиняющимся голосом Чазов проговорил:
— Тут пропуск для вас. Охрана здесь очень строгая. Прошу понять, профессор. Думаю, вам придется пройти через личный досмотр.
Мирек взглянул на него и сухо ответил:
— Я все понимаю, профессор Чазов.
Машина свернула в аллею. Через каждые несколько метров вдоль нее стояли солдаты с автоматами. Метров через двести автомобиль остановился у шлагбаума. Чазов опустил окно и передал пластиковое портмоне капитану, стоявшему с каменным выражением лица. Офицер тщательно проверил все бумаги, находившиеся в портмоне. Без единого слова капитан вернул их Чазову и махнул водителю. Они проехали еще сто метров и остановились у огромных железных ворот, встроенных в бетонную стену. Снова проверка документов.
Наконец ворота открылись, и они въехали во внутренний двор. Мирек сразу же насчитал как минимум с десяток солдат спецназа. Они пристукивали ногами от холода. Водитель выскочил из машины, чтобы открыть дверь двум ученым. Из здания вышел майор КГБ и провел их внутрь.
Он ввел их в комнату, располагавшуюся у самого входа. Там было несколько офицеров КГБ. Среди них стоял и сам Виктор Чебриков. Чазов представил ему Мирека, сопроводив это большим числом комплиментов насчет профессионализма Шафера. Чебриков протянул Миреку руку и очень вежливым тоном сказал:
— Мы очень благодарны вам за ваш визит, профессор. Прошу извинить, но вас должны будут обыскать. Пожалуйста, поймите. Таков установленный здесь порядок. Через это проходят все.
Мирек просто кивнул и поставил саквояж на стол. Обыск был тщательным. Ему пришлось снять пиджак и вывернуть карманы. Чазов сделал то же самое. Молодой лейтенант КГБ ощупал тело Мирека. Его осторожные пальцы прошлись по паховой области Скибора. Тот делал вид, что ему на все это абсолютно наплевать, но на самом деле он думал, что ему вряд ли удастся отсюда выбраться.
Наконец лейтенант удовлетворенно отпустил Мирека. В это время еще два офицера КГБ рылись в его саквояже. Он увидел, как они достали фонендоскоп и, мельком глянув на него, положили обратно. После этого открыли другой футляр, из дерева, с набором золингеновских скальпелей. Один из офицеров взглянул на Чебрикова, который покачал головой, и сказал:
— Извините, профессор, но это останется у нас.
Мирек бесстрастно пожал плечами. Его саквояж аккуратно закрыли. Затем Чебриков провел его в кабинет главврача. Там их ожидал русский доктор в белом халате. Его представили Миреку, и он вспомнил имя, которое не раз упоминал отец Гамелли, Леонид Петров. Ему было около семидесяти лет. Он пользовался в советских медицинских кругах колоссальным авторитетом. Петров считался лучшим специалистом-почечником в СССР. Он был очень скептически настроен относительно успехов Запада в области нефрологии и называл их «западной ахинеей». Из этого можно было сделать вывод о его отношении к молодому польскому профессору. Мирек нервничал и был благодарен отцу Гамелли за ту информацию о Петрове, что он ему сообщил.
Принесли чай. Чазов протянул Миреку папку, в которой, как он сказал, находились материалы о состоянии больного. Мирек положил папку на колени и стал изображать, что внимательно ее изучает. Все было переведено на польский. Мирек изучал материалы минут пятнадцать. Пока он читал, русские тихо разговаривали между собой.
Когда он захлопнул папку, все выжидающе на него посмотрели. Мирек пожал плечами и спросил Петрова:
— Нефроны сильно поражены?
— Да, они не в лучшем состоянии.
Мирек вздохнул.
— Понятно. Какова давность анализов?
Чазов ответил:
— Не более двух суток.
