остаться здесь, ведь сам он тоже синюхинский.
– Оставайся, Павел!
Ноэ было грустно, что уехал – и навсегда – последний друг…
– Ноэ, вышли мне пальто и…
В телефонной трубке наступила пауза, потом раздался глухой звук ударившейся обо что-то трубки…
– Красоткин?! – позвал Ноэ. – Павел. Павел!!!
Никто не отвечал. На другом конце провода были слышны чьи-то неясные, суматошные голоса.
И неожиданно ровный голос телефонистки:
– Разговор окончен.
– Как окончен? Что там случилось?
– Разговор окончен! Повесьте трубку!
Резкий щелчок и протяжное ту-ту-ту. Потом абсолютная тишина, все выключилось…
На другой день пришла телеграмма: «Дядя Павел скончался. Ксения».
Красоткин Павел Павлович (1893–1966). Участник Первой мировой войны. Был ранен под Трапезундом. В рядах сто двадцать пятого революционного Красного полка брал Ростов, Астрахань, Царицын. Во Второй мировой дошел до Тюрингии. Имел боевые награды. Остался без семьи – жена и двое детей попали под обстрел «мессершмитта» на капустном поле. До войны и после войны работал пасечником. С 1955 по 1966 год жил в Грузии. Умер в Армавире. Похоронен на сельском кладбище села Синюха.
Мода есть на все, даже на рисование больших, в человеческий рост, портретов усопших родственников. В грузинских деревнях стали появляться такие портреты на фасадах домов, сообщая миру о том, что семья плачет о покинувшем их безвременно родном отце, дяде, брате…
Провинциальные художники идеализировали образы усопших и при некоторой схожести черт делали людей более красивыми, стройными, одухотворенными, чем они были при жизни.
Но украшательство это простительно. Не обладая знаниями, художники рисовали свои модели плоско, как на египетских фресках, окружая их атрибутами профессий: шоферов рисовали на фоне автомобилей; пастухов – окруженными баранами; гончаров – среди глиняных кувшинов; певцов – раскрывающими поющие рты; охотников – увешанными дичью, с ружьями в руках и т. д.
Все свои сбережения (200 рублей) отдал Ноэ художнику, и тот, не имея фотографии Красоткина, лишь по устному портрету нарисовал двухметровую фигуру с лицом, очень похожим на Павла Павловича, – так казалось Ноэ, и это подтвердили Тасо и муж ее, киномеханик.
Над головой Красоткина кружились пчелы, у ног росли цветы.
«Дорогой брат Павел» – было написано бронзовыми грузинскими буквами.
Началась зима. Сперва шли дожди, потом выпал снег. Портрет Красоткина, прибитый к балкону, яркими цветами напоминал о лете. Три года провисел он. Краски постепенно поблекли.
В 1969 году он был снят.
Сейчас лежит в чулане, на нем горы картофеля, лука и незрелые помидоры, срываемые для солений.
Все лето Ноэ было холодно, он ходил в пальто, на плечах была накинута шаль, на голове папаха.
В камине огонь горел днем и ночью. Ноэ сидел у огня и никак не мог согреться. Кровь его остывала…
Странное желание – купить дубовый гроб – он осуществил. Весь день провел у гробовщика, смотрел, как по свежим доскам весело двигался рубанок, накручивая стружку в длинные кольца. Гроб вышел на славу… Ноэ распил с мастерами вино, ему пожелали долгих лет жизни. Три года пролежал гроб в чулане.
Куры облюбовали его для откладывания яиц. Ноэ вначале сгонял их, потом махнул рукой и позволил даже высиживать в нем цыплят.
Но мысли о смерти все чаще и чаще посещали его. Он чувствовал ее ледяное дыхание у своего затылка, и настал день, когда ему показалось, что это последний день…
Он не чувствовал себя плохо, пульс был нормальным, температура тоже, болей не было, но холод, космический холод, заполнил его внутренности. Казалось, что завершалась долгая работа и кто-то, находящийся в нем, выключает рубильник.
Тасо ухаживала за отцом в эти дни. Приехали Захарий и Сандро.
Сандро вернулся из Средней Азии с большими деньгами, с машиной «Жигули». Жил и работал в Тбилиси. Он купил целый этаж частного дома, работал директором кондитерской.
Последние два года он стал приезжать в Рачу справлять дни своего рождения.
Вряд ли римляне, описываемые Петронием в «Сатириконе», ублажали себя таким количеством яств, какое выкидывал на стол Сандро, на радость сельчанам и друзьям, коллегам, которые с ним приезжали.
В этот раз, встревоженный телеграммой Тасо, приехал он с Захарием.
Ноэ вел себя неразумно, он шептался с пчелами, подставил лестницу к ореховому дереву, взобрался и надолго исчез в листве, потом велел вынести гроб из чулана и тщательно помыть его.
– Он сошел с ума здесь в одиночестве! Надо увезти его в Тбилиси! – решительно сказал Сандро.
Ноэ не хотел слышать об отъезде, он заперся ото всех и на стук отзывался:
– Не мешайте мне, я умираю!!!
Волокли отца к машине силой.
В машине он молчал, молчал он в Амбролаури, где сошла Тасо и поцеловала его, прощаясь, молчал в Тбилиси в доме Сандро, куда его поселили.
Он облюбовал балкон и целыми днями сидел среди цветов, оставшихся от прошлых хозяев квартиры.
Старика с балкона согнать было невозможно. Сандро закрыл двери на замок. Ноэ разбил дверное стекло будильником. Как ни уговаривал Сандро отца, объясняя, что дом этот – его дом, что вот его комната, его постель, Ноэ шел на балкон и не уходил с него ни днем, ни ночью.
Перед балконом росло дерево. По праздникам его украшали лампионами. Рабочие, развешивавшие цветные гирлянды, заговаривали с Ноэ. Он молчал, улыбался.
Весной дерево цвело бледными мелкими цветами, прилетали пчелы, кружились вокруг дерева и вокруг Ноэ. Он перестал мерзнуть, как раньше, но мерзлота не исчезла, он чувствовал ее в маленькой точке под сердцем…
В доме Сандро по субботам собиралась компания в пять-шесть человек играть в нарды.
Это были соседи Сандро. Вечера проходили шумно.
Стучали кости, соседи азартно обыгрывали друг друга – ссорились, мирились за столом, накрытым щедрой рукой Сандро.
Душой общества был директор бойни – веселый, краснолицый гигант. Он чаще всех выигрывал в нарды. Развлекался он своеобразно. В разгаре застолья неожиданно бросал кувшин с вином кому-нибудь в дальний угол стола, называя это «игрой в дело». За кувшином взлетал в воздух жареный поросенок…
Этажом выше жил антиквар. Он приносил Сандро антикварные вещи. Он не скрывал, что скупал вещи за бесценок у городских старух: «Лампу эту я купил за три рубля, тебе продаю за сто тридцать».
На четвертом этаже жили два Иосифа. Зять и тесть. Тесть был начальником «Грузвзрывтеха». На территории всей Грузии он что-то взрывал и добывал большие деньги. Зять помогал ему в этих взрывах.
Большим любителем нардов был поэт, живущий в огромной квартире на пятом этаже. Спускался он к Сандро не часто, так как все время уезжал в провинцию на свои творческие вечера.
Присутствие поэта делало честь компании игроков в нарды.
В доме жил еще один человек. Ноэ слышал о нем в далекие времена влюбленности в учительницу английского. Это был ее первый муж. У него была новая семья. Работал он на конфетной фабрике. В компании был самым скучным. Будучи нетрезвым, он плакался Сандро:
– Знаешь, почему я делаю деньги и приношу в семью все больше и больше денег? Чтобы скрыть свою ненужность в семье. Однажды я понял, что моя жена и дочери могут жить и без меня. Деньгами я доказываю им свою необходимость.
