– Приехал на неделю, четвертый месяц никак не уеду…
– И не уедешь.
– Почему?
– Нью-Йорк – это капкан!
Машина затормозила на красный светофор. В окно виден мексиканец, стоящий посреди улицы и торгующий апельсинами. У него лопнул бумажный пакет, посыпались желтые шары. Шофер рассмеялся:
– Сегодня все время что-то падает.
Между автомобильными колесами катятся апельсины.
Никита тронул машину. Он немолодой, потертый жизнью человек с опухшими глазами – то ли печень не в порядке, то ли алкоголик, а может, и то и другое. Улыбка неожиданно детская.
– Чем занимаешься?
– Пишу…
– Писатель?
– Вроде… Для кино пишу.
Воцарилась пауза. По лицам видно, что оба хотят продолжить беседу, но нет темы. Александр неожиданно зевает.
– Не выспался?
– Да.
– Девочки?
– Нет… пишу ночами…
Никита улыбается, сверкает золото.
– А я засыпаю в кино. Как свет потушат, засыпаю. Любой фильм просплю.
Такси останавливается у подъезда дома 207 по Лафайет-стрит. Александр выходит, кладет в потрепанный бумажник сдачу. Крутит обломок фаянсовой кружки, хочет выбросить его…
Со двора дома выезжает на велосипеде женщина. Она в черных очках, розовом платье, с бамбуковой палкой, которую вытянула перед колесом велосипеда, она машет ей и тихо окликает прохожих: «Эй, эй, эй». Женщина слепая. Никита, оставив машину, бежит к велосипедистке и что-то говорит ей. Та положила руку Никите на плечо. Они странной парой пошли-поехали по тротуару.
Александр смотрит им вслед, кладет фаянсовый обломок в карман и входит в подъезд.
Александр звонит в дверь. Слышны резкие, прерывистые звонки. Дверь не открывают, Александр замечает записку, воткнутую в дверную щель. Раскрывает ее.
Александр скомкал записку, вернулся к лифту. Потянулся к кнопке вызова, но лифт сам раскрыл дверцу. В проеме стоял шофер Никита. Александр удивлен:
– О!
– Ты вышел из машины, я не успел сказать, что живу в этом доме… Вот моя дверь.
Никита указал на дверь рядом с той, в которую звонил Александр.
– Смешно, живешь рядом с Лу…
– Эта красотка в рваных джинсах? Ты к ней?
– Да, ее нет дома.
– Заходи… Яичницу пожарю…
Никита вставляет ключ в свою дверь, кивает головой на дверь Лу:
– По квартире голая ходит.
– Да?
– Классная фигурка…
– Подглядываешь?!
– А что делать в Сохо вечерами, когда твои окна смотрят в соседские…
Две небольшие комнаты, почти пустые. Мебель, приобретенная на гараж-сейлах. Много пустых бутылок из-под спиртного. Войдя в квартиру, Никита напялил на голову узбекскую тюбетейку, расшитую золотыми блестками:
– К моим золотым зубам…
Александр не прореагировал на шутку. Он с любопытством осматривает квартиру таксиста. Портрет Путина приколот кнопками к стене. Рядом фотография Сталина, играющего на гармошке…
– Любишь вождей?!
Входит Никита из кухни со сковородкой в руках. Улыбается, ставит ее на стол, заставленный бутылками водки:
– Садись… – Никита смотрит на Александра, – ты что, обиделся, что я гляжу на ее голую жопу? Грешен – люблю заглядывать в чужие окна… Вон телескоп…
Чокается с Александром. Они выпивают.
– Вечерами скука, а в телескопе все интереснее… В одном окне китаец ест курицу, за стеной мальчик с девочкой трахаются в ванной, в двух шагах от них черный Отелло душит Дездемону…
Александр, выпив, тоже развеселился. Достал из кармана осколок кружки «Я люблю Нью-Йорк».
– В Питере курица убила одного поэта…
– Курица?
– Замороженная. Упала с шестого этажа – и в висок. Поэт писал стихи, приносил их в журнал, где я работал, требовал, чтобы их печатали… скандалил… стихи бездарные… и вот курица… бам-ц!.. и кончилась его поэзия, так и я…
– А ты что пишешь в Америке?
– Мемуары…
– Мемуары? Свои?
– Одной столетней богатой русской графини… «Ночью я приняла слабительное, ко мне заехал граф Нарышкин, мы поехали на бал в Зимний… Император сделал мне комплимент: „У вас не щеки, а персики“ – и пригласил меня на танец… Танцуя с ним, я почувствовала позыв в желудке…» Слушаю этот бред и записываю. Графинины внуки хорошо платят… Лу помогает с английским…
Никита наливает еще водки. Чокнулись. Никита выходит в соседнюю комнату-спальню.
Резко открывает ящик комода, нетрезвой рукой скидывает ящик на пол. Видны документы, счета, сверху лежит пистолет. Никита роется в бумажном ворохе, что-то ищет.
– Где же они? – спрашивает сам себя Никита.
Он садится на пол. Берет пистолет, секунду смотрит на стальное дуло. Вновь начинает искать. Замечает коробку из-под кубинских сигар, с оторванной верхней крышкой. В ней фотографии, пожелтевшие, обвязанные резинкой.
– Вот они…
Никита возвращается, садится за стол. Кладет коробку из-под кубинских сигар рядом с собой. Смотрит на Александра. Тот хмельной, веселый, улыбчивый.
– У меня есть история…
– Мемуары нью-йоркского таксиста?
– Нет… Мемуары убийцы…
– Мемуары убийцы?! – изумился Александр.
– Да.
– Ты убил?
– Да.
– А кого?
– Вильяма Шекспира…
– Ты что, как моя графиня, тоже… сумасшедший?
– Нет… Показать тебе его фотографию?..
Никита достает из сигарной коробки кипу фотографий. Мелькают русские лица, русские пейзажи. Кто-то катается на коньках по замерзшему пруду. Женщины на пляже. Школьники в противогазах. Самолет стоит
