От вида на статую Свободы захватывало дух. Так близко и такая великолепная. Ма крепко стиснула мою ладонь.
— Как долго мы мечтали об этом, — прошептала она.
— Да, мы на самом деле в Америке.
— Она не напоминает вам Гуанинь? — размышлял вслух Мэтт.
Мы согласно кивнули.
Позже, когда мы уже вернулись домой, Ма сказала:
— Я ошибалась насчет этого мальчика, By. Он не просто симпатичный, у него еще и настоящее человеческое сердце. — Она хотела сказать, он способен сострадать и глубоко чувствовать.
Спрятав лицо в подушку, я промолчала, но думала только о Мэтте.
Девятый класс знаменовал собой переход в старшую школу. Большинство из нас учились здесь и в седьмом, и в восьмом, но в девятый класс пришло несколько новеньких. Учебный год начался с тестов по математике и естествознанию, чтобы распределить нас по группам. Все, особенно отличники, нервничали, потому что количество мест в специальных математических и естественнонаучных группах было ограничено, а все мечтали туда попасть. Хотя тесты всего лишь определяли способности, многие занимались с репетиторами. Прошел слух, что в некоторые колледжи будут принимать только тех, кто обучался по углубленной программе.
После пыльной и тяжелой физической работы на фабрике я окуналась в чистый логический рай науки, где чувствовала себя в полной безопасности. Исключительно ради удовольствия я начала читать книги о предметах, которые в школе мы изучали лишь обзорно, — аминокислоты, митоз, прокариоты, ДНК-тесты, кариотип, гибридизация, эндотермические реакции. Математика была единственным языком, который я по- настоящему понимала. В ней все ясно, четко, систематизировано и предсказуемо. Решение математических загадок доставляло невероятное удовлетворение, я забывала о своей подлинной жизни — убогой квартире и работе на фабрике. Наверное, я была единственной ученицей, которая с нетерпением предвкушала тестирование и с удовольствием выполнила все задания.
Результаты оказались невероятно высокими, даже для меня. Я была в восторге. Однако спустя несколько недель занятий математикой и естествознанием в продвинутой группе меня вызвала к себе в кабинет доктор Коупленд, заведующая кафедрой. Сердце колотилось где-то в горле, уж слишком мрачные у меня были воспоминания об этом месте.
— Кимберли, меня заинтересовали твои успехи, — начала она.
Я почти перестала дышать. Что не так на этот раз? До сих пор я получала почти идеальные оценки. В качестве дополнительного задания по биологии я разработала лабораторную методику, которая привела в восторг учителя, — использование сухого сока для определения растворов, растворителей, концентрации и симуляции активности энзимов.
— Какие-то проблемы с моими оценками?
— Откровенно говоря, они неестественно хороши. — Доктор Коупленд, прищурившись, наблюдала за моей реакцией.
Я все поняла — она не забыла прошлого инцидента с Тэмми. Страх сдавил мое горло, но я сумела выдавить:
— Я не списываю.
— Надеюсь. Все преподаватели убеждены в твоих интеллектуальных способностях, и я хотела бы им верить. Но ни один из учащихся твоего возраста никогда не добивался подобных результатов в установочных тестах. Ты учишься великолепно, между тем в средней школе твои отметки были менее убедительны. Известно тебе или нет, но бывает, образцы тестов похищают. — Она наклонилась ко мне, произнося так тихо, что я едва могла расслышать: — Я тоже блестяще училась, но никогда — так быстро и так успешно, как рассказывают о тебе. Я буду рада, если ты сумеешь развеять мои подозрения. Это замечательно, что у нас такая великолепная ученица, — но… думаю, ты понимаешь, почему мы должны быть до конца уверены. Тебе предстоит еще один экзамен, на этот раз устный, подготовленный совместно кафедрами математики и естественных наук. Каждый из учителей подготовит вопросы.
Я молчала. Потерять все, ради чего трудились мы с Ма, было бы ужасно. Что, если я неправильно пойму вопрос по-английски? Что, если случайно допущу несколько ошибок и результат окажется чуть хуже, чем обычно? Они могут решить, что прежде я списывала, и выгнать из школы. Голова закружилась, лицо доктора Коупленд расплывалось перед моими глазами, превратившись в цветное пятно.
— Я не намерена пугать тебя, Кимберли. Если ты работала честно, беспокоиться не о чем.
Я медленно вышла из кабинета. Ну почему я не такая, как все?
— Ты в порядке? — Мимо проходил Курт под ручку с Шерил.
Шерил нахмурилась. Наверное, она, как и я, удивилась, что Курт заговорил со мной. Может, тоже вспомнила, при каких обстоятельствах я в прошлый раз оказалась около этого кабинета.
— В полном. Спасибо.
— Ну, пока.
Глава девятая
Между мной и остальными ребятами словно существовал невидимый барьер, на который мы наталкивались при случайных попытках общения. Как-то раз в школьной столовой я попросила у буфетчицы круассан с сыром, тщательно выговаривая все звуки, а оказавшаяся рядом снобистски настроенная Саманта поправила меня, с демонстративным французским акцентом:
— Нужно говорить «круассан». Очень некультурно произносить в конце «т».
Тэмми вообще делала вид, будто меня на свете нет.
Еще была повернутая на мальчиках Эмми, которая сказала однажды:
— Слушай, я вот что подумала. Давай наденем самые короткие юбки и прошвырнемся по магазинам! В прошлую пятницу парни прямо слюной исходили по мне!
Единственной настоящей подругой оставалась Аннет. В девятом классе она, как сама выражалась, пошла в политику. Начала носить значки и призывать подписывать всяческие петиции. Вместе с политикой в жизни появились и новые друзья. В основном те, кто работал над антирасистским журналом, который она создала, — стипендиаты из старших классов, швед, учившийся у нас по обмену, несколько ребят с панковскими прическами. Сейчас она хотела, чтобы я подписала петицию против апартеида в Южной Африке, и я согласилась, но участвовать в феминистском марше уже не могла. Аннет становилась все более радикальной, обсуждая в своем журнале проблему отсутствия цветных студентов в «Харрисон». И даже называла себя коммунисткой. Учитывая историю моей семьи, как я могла верить в коммунизм? И потом, я столько времени потратила, чтобы казаться обыкновенной девочкой, — мне хватало здравомыслия, чтобы не высовываться.
Прежняя Аннет легко отвлекалась, переполненная разнообразными, порой противоречивыми стремлениями, бросалась из одной крайности в другую. С той Аннет проще было иметь дело — она была поглощена только собой и своим уютным мирком. Нынешняя серьезная Аннет начала задавать неудобные вопросы.
— Как это получилось, что мы с тобой такие близкие подруги, — заговорила она как-то раз, — а я никогда не была у тебя в гостях?
— У нас очень маленькая квартира. Тебе будет неудобно.
— Это неважно.
— Но важно для моей мамы. Давай я спрошу, можно ли тебя пригласить, ладно?
Я надеялась, что такого объяснения достаточно, а со временем она вообще забудет о нашем разговоре. Лишь несколько лет спустя Аннет продемонстрировала, как я ошибалась. Она никогда ничего не забывала.
Но Аннет не понимала, как иногда выручает молчание. Я не могла позволить себе расплакаться в безвыходной ситуации. Разговор о проблемах, словно яркий дневной свет, обнаружил бы все несчастья моей
