– А где же пропадала целые сутки? – задал свой старый вопрос Полежаев. – Вряд ли это была тусовка. Ты пряталась от Бадункова?
– Очень надо было! – хмыкнула она. – Я провела этот день с Робертом. Он ревновал к тебе. Я хотела его успокоить, чтобы не выкинул какую-нибудь глупость. Он выкинул целых две! Убил антиквара и поехал к Василине. Он подозревал, что Шведенко рассказал о нем жене. Я не могла его переубедить, хотя ежу понятно: знай она, кем раньше был Роберт, давно бы заявила в милицию, по крайней мере сообщила вам.
– Он попросил вас позвонить Василине?
– Да. Танцор не отличался фантазией. Она ведь не дура набитая, чтобы на ночь глядя бросаться в погоню за трупом! Сразу ясно – это ловушка. Я пыталась вдолбить этому идиоту, что он засыплется сам и засыплет меня, но он здорово запаниковал, и я решила его успокоить. Роберта тоже можно понять. Столько работы у него не было давно. Нервы расшатались.
– Ты так говоришь, будто твой Роберт занимался научной работой! Тоже мне физик-ядерщик!
Патя оставила реплику Антона без внимания.
– Вопросы еще будут, товарищ милиционер? Честно говоря, я устала. Может, сразу в наручники?
– Ну что вы, дорогая Патрисия, мы дружески беседуем. – Еремин смотрел приветливо, но она уже догадывалась, что таится за этой приветливостью, и предпочитала ей наручники. – Мы только-только добрались до самого важного. На мой взгляд!
Он сделал паузу.
Патрисия старалась не смотреть на него.
Антон встал и отошел к окну. Ольга закурила последнюю сигарету, смяла в кулаке пустую пачку, да так и сидела со стиснутым кулаком.
– Оставим в покое гильотину и ваше нерукотворное произведение… – продолжал сыщик. – Поговорим о том, о ком упоминалось вскользь. Вы им пренебрегали. И в то же время пользовались его именем. Иначе как объяснить сделку с антикваром и ваше присутствие в коммерческой фирме в субботу вечером, где вам разрешалось глазеть в окна, вооружившись биноклем? Я говорю, Патя, о вашем отце. О Сергее Анатольевиче Грызунове, в доме которого два месяца назад было совершено страшное убийство…
– Это Роберт! – крикнула она.
Следователь покачал головой.
– Танцор всегда действовал профессионально. Заметал следы. Поэтому мой эксперт ничего не нашел ни на квартире Шведенко, ни на квартире Лазарчук, ни на квартире Саниной. Там, где вы действовали без него, везде ваши отпечатки. Вы были очень неосмотрительны в мелочах, хоть и разрабатывали грандиозные проекты.
– Все. Надоело. Я хочу танцевать! – заявила она неожиданно и бросилась в соседнюю комнату.
– Куда вы? – встрепенулся Еремин.
– Не бойтесь, я не выброшусь в окно. Всего-навсего включу музыку. Вы любите Адамо?
В соседней комнате действительно зазвучала музыка. Она включила на полную громкость.
Вернулась в комнату шатающейся походкой, с натянутой улыбкой.
– Вы будете танцевать?
Ей никто не ответил.
– Как хотите! – пожала она плечами.
Подняла с пола свой рюкзачок, прижала его к груди и принялась кружиться по комнате. Это был полупьяный танец. Она постоянно обо что-то стукалась. Она напомнила Полежаеву умирающую пчелу, которую он видел на лужайке Измайловского парка в тот самый день, когда встретил Патю.
– А знаете, товарищ милиционер, о чем поется в этой песне? Ах да, вы ведь не понимаете! «Я люблю, когда нас дразнит ветер, – начала декламировать она, – когда он играет в твоих волосах, когда ты изображаешь балерину, подражая грациозным па…»
– Вы, наверное, с детства любили изображать балерину, – догадался следователь. – Ведь ради балерины отец бросил вас с матерью…
– Ни слова больше! – закричала девушка.
В руке у нее был пистолет.
– Зря. – Еремин сохранял спокойствие.
– К окну! – приказала Патрисия.
Теперь оба приятеля оказались у окна.
– Это мой «ТТ», – узнал свой пистолет Полежаев. – Он лежал на антресолях!
– Но вот уже два дня лежит в моем рюкзаке.
– Он не заряжен! – усмехнулся писатель.
– Неужели? – в свою очередь усмехнулась Патя и выстрелила в центр стеклянного стола.
Остававшаяся за столом Ольга вскрикнула и закрыла голову руками. Столешница пошла трещинами.
– Как вы понимаете, мне нечего терять! Но взять просто так и продырявить вас – неинтересно, если только вы сами не захотите. Поэтому советую оставаться на своих местах. Эй, подруга! – похлопала она по плечу остолбеневшую гувернантку. – Хватит рассиживаться! Сделай дядям ручкой и поедем!
– Я хочу остаться, – еле выдавила из себя Ольга.
– Оставьте ее, – попросил Константин. – Вы пьяны. Чего доброго, не доедете!
– Ей безопаснее будет со мной! Танцы кончились, господа!
– Сделайте что-нибудь! – взмолилась Ольга.
Антон рванулся вперед, но Еремин железной хваткой остановил его гуманный порыв.
Небо уже просветлело, а высотки все еще горели вдалеке. Праздничная московская ночь плавно переходила в праздничное утро.
Заревел мотор джипа «вранглер» розово-черной расцветки, навсегда уносящегося из жизни Антона.
– Что, так и будем стоять?! – крикнул он Косте, вцепившись в подоконник.
– Что предлагаешь? Поймать такси? Вызвать милицию?
Следователь опустился в кресло и закурил.
– Хотя бы милицию, – неуверенно произнес Полежаев.
– Отец ее все равно отмажет. А сядет овечка Оля. Ей припишут все смертные грехи. Я не могу так поступить с женщиной хотя бы потому, что несколько часов назад делил с ней постель.
Антон уселся напротив и провел рукой по трещинам столешницы.
– Что же делать?
– Спать. Сон – самый мудрый советчик. Иди ложись, а я подремлю в кресле.
Костя закрыл глаза и тут же засопел. Писатель еще долго гладил погибшую столешницу и рассматривал остатки пиршества. Потом поплелся в спальню…
Их разбудил телефонный звонок. Первым к трубке поспел Еремин.
Он услышал душераздирающие всхлипы, и медленный голос (или это со сна все казалось медленным и тихим?) проговорил:
– Это Катрин. Патя разбилась. Нет больше моей Пати…
– Она была одна?
– Обе разбились. Все разбилось. Все разбилось.
– …Сейчас!..
Два месяца спустя
Не знаю, с чего начать. В голове – морской прибой и стоны гагар. Впрочем, они, наверно, не стонут. Это больше человеку свойственно – стонать.
Я выслушал вчера историю и всю ночь стонал, а сегодня мне кажется, что все это вы придумали специально, чтобы расстроить меня. Чтобы стонал.
Не могла она столько натворить. Наговорила на себя. Ей-богу, наговорила!
Да что я, в самом деле? Разве не понимаю, откуда все?
Начну, так и быть. Сколько можно метаться, бредить, скулить? Зла вы мне все равно причинить не сможете. Разве только сбросите в морскую пучину. Только разве это зло?
