и спит! Странно, что он такой тощий!
— Я все слышал! — донеслось из комнаты Алекса. — Открою секрет, детка! Не нужны никакие диеты, постоянно занимайся любовью — и будешь в отличной форме! Хочешь, я тебя потренирую?
— Спасибо, Алекс, — проворковала Женька, — но придется тебе в одиночку потренироваться. Думаю, ты справишься, опыт-то большой!
— Женя, — простонал я, чувствуя, как заливаюсь краской, — ты разбиваешь мою веру в людей! Приличной девушке не пристало так говорить!
— А кто тебе сказал, что я приличная? — ухмыльнулась Женька. — Я училась в элитной школе, пришлось стать настоящей стервой, чтобы обламывать наглых сыночков крутых папаш.
— Я понимаю, но, прошу, пожалей мою психику!
— Ладно уж, раз ты такой ханжа… А! Чуть не забыла. Вик, посмотри на своем буке файл «Свисток». Он прямо на десктопе. Это я для тебя нашла.
— Что это? — Я в недоумении уставился на какие-то графики и чертежи, открывшиеся на экране.
— Это схема ультразвуковых излучателей, которыми пользуются для отпугивания собак. Я проконсультировалась с несколькими специалистами. На графиках видна зависимость реакции представителей семейства собачьих от длины волны.
— Семейства собачьих? Не вздумай такое сказать при оборотне!
— Ты же не оборотень? Ну тогда заткнись и слушай! Не могла же я написать профессору биологии, что меня интересует устройство слухового аппарата оборотней! Раз они обращаются в волков, скорее всего, их строение тела, как у волков. Значит, реакция будет, как у всех собачьих. Какие нужно внести изменения, на схеме указано — это мне один знакомый физик рассчитал.
— Угу, понимаю, — хмыкнул я, разглядывая чертеж. — Интересная идея! Ты молодец!
— Да ладно, — равнодушным тоном ответила Женька, но было заметно, что похвала ей приятна, — Я уже заказала несколько излучателей и инструменты. Завтра курьер привезет.
Высокий широкоплечий мужчина в богатых одеждах стремительным шагом пересек монастырский двор. Шуба развевалась за его плечами подобно боевому стягу, под которым царь Иоанн, прозванный врагами Грозным, водил рать в поход.
Да и не только враги, верные подданные тоже повторяли прозвище, только с другой интонацией, с уважением. Но и со страхом — тоже. Грозен был царь и крут на расправу. Особенно проявилось это в последние годы, стал Иоанн мнителен, во всем искал скрытые замыслы врагов, предательства и заговоры. И находил, благо пыточных дел мастера трудились не покладая рук. Казнили «заговорщиков» десятками, выбивая из них перед казнью имена новых жертв. А то вдруг случалось, нападало на грозного царя слезливое раскаяние. Облачался он тогда во власяницу и дни напролет каялся да бил поклоны в церкви, чем пугал народ еще сильнее. Говаривали, будто эти помрачения стали одолевать царя с тех пор, как он впервые встретился с ученым греком, которого еще батюшка его, Василий, выписал для перевода книг из царской библиотеки. Грек этот по имени Максим прижился в Москве, научился понятной речи, но сам понятнее для окружающих не стал. Уж больно чуден был с виду: пугал честных горожан вьющимся черным волосом, сумасшедшей искрой в глубине глаз, особенно же — странными речами, до которых, по счастью, снисходил лишь изредка. А потом и вовсе был сослан Василием Третьим в Иосифо-Волоцкий монастырь. Но язык свой монах не окоротил. Из-за необычных речей, которыми грек смущал теперь уже монашескую братию, перевели его сначала в Тверской монастырь, а потом — в Троице-Сергиев. Однако книжнику оставили возможность читать и писать…
Будучи молодым, царь Иоанн особо не интересовался библиотечным затворником, как и самой библиотекой, предпочитая увеселения более простые. Да и государственные дела отнимали немало сил. Нос годами круг интересов царя расширялся: то вдруг брался он писать музыку для церковных литургий, то загорался идеей основать в Москве печатное дело — новинку даже по европейским меркам. Так, однажды царь пожелал узнать, как идет работа по переводу книг.
О чем беседовал Иоанн с греческим книжником, так никто и не узнал. Тем не менее царь повелел не отказывать Максиму Греку ни в какой надобности для чтения или письма, а сам зачастил в монастырь. С тех самых пор нрав Иоанна сильно изменился, а прозвище его — Грозный — наполнилось новым жутковатым смыслом.
Иоанн вошел в келью, окинул взглядом далекое от роскоши убранство: голые стены да лавка для сна с тонким тюфяком. Ну да, обычная монашеская келья, если не считать пюпитра с закрепленной на нем книгой и листом пергамента, на четверть исписанного мелким строгим почерком. Никаких завитушек и рисованных буквиц грек не признавал. Царь перевел взгляд на монаха. Тот сильно постарел с момента их последней встречи и выглядел нездоровым, однако в глубине его черных глаз по-прежнему поблескивала сумасшедшая искра. Теперь Иоанн знал, что зажгло ее! Знал, почему ученый грек согласился ехать в далекую холодную страну, почему не пытался убежать, когда попал в опалу, и покорно сносил монастырское заключение.
Иоанн склонился над пергаментом и, с трудом разбирая бисерный почерк монаха, прочел несколько строк. Помрачнев, впился требовательным взглядом в Максима, но изможденное лицо монаха осталось безмятежным.
— Знаешь ли ты, что за одни вот эти слова… — Царь зло чиркнул длинными ухоженными ногтями по пергаменту, словно пытаясь выцарапать из него ересь, — …за одни вот эти слова тебя надобно немедля посадить на кол?
— Знаю… государь, — спокойно ответил инок.
— Проклятый колдун! — Иоанн сплюнул на пол, и тут же, вспомнив, где находится, испуганно перекрестился.
Жег изнутри грех, жег, что и говорить. Колдуна надо было давно извести. И ведь хотел! Хотел расправиться, когда еще самый первый донос читал от настоятеля монастыря! Но дал слабину — решил вначале посмотреть, что пишет ученый грек столько лет. Любопытство разобрало: а не удалось ли ему перевести чего важного из немалых библиотечных богатств?.. Прочитал. Изумился. Поначалу хотел немедля стрельцов звать, чтоб вязали монаха да тащили в пыточную, но… допустил на мгновение предположение, будто описанное в трактате, переводимом Максимом Греком, возможно осуществить. И не нашел в себе сил противиться соблазну. Понял одно: за обещанное готов заплатить любую цену.
Любую.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Утро — самое ненавистное для меня время суток. Как бы рано я ни лег вечером, пробуждение всегда мучительно. Разум проявляет чудеса изобретательности, подбрасывая самые убедительные причины, чтобы не вставать хотя бы еще час! Еще полчаса! Ну хоть десять минут!
Помогает только привычка, выработанная еще во времена армейской службы. Ну и осознание того, что есть вещи, которые необходимо делать, как бы неприятно это ни было. Потому что от них может зависеть сохранность собственной шкуры.
Поэтому я нацепил спортивный костюм и, стараясь не шуметь, покинул свою комнату. Оказалось, старался я зря — Женька не спала.
— Привет! А ты чего в такую рань поднялась?
— Мм… — Девчонка потерла глаза кулаками и устало потянулась. — Я еще не ложилась, если че. Вот счас еще одну прогу мне перешлют, я ее установлю — и спа-а-ать…
— Ты всю ночь сидела? — Я уважительно присвистнул. — Вот это я понимаю — преданность делу.
— Да не, я привыкла по ночам работать, а днем спать. Прям вампир, гы-гы… Слушай, у вас тут убойные книги, ващще! Я, пока проги инсталились, почитала кое-что. Так. Где это? А! Слушай! «Отрубите кисть правой руки у повешенного и сушите ее на солнце в течение месяца. В блюдце налейте расплавленный воск, воткните в него руку, а в кисть вставьте зажженную свечу. Каждый, кто войдет в
