Ты сейчас в спальню дуй. Тебя видел кто-нибудь?
— Нет, — мотнул головой Брига.
— Добро. И не говори. Сами узнают. И это, поосторожнее… Кастет своего не упустит.
Брига опять кивнул.
— Ментам не сдадим, — улыбнулся Тега. — Завтра такое начнется! Эх, Женька.
— Я не… — привычно начал пацан.
— Брига, Брига, — торопливо поправился Тега. — Дай пять!
Брига сжал протянутую ладонь — холодную, видимо, от стылой воды, в которой Тега стирал Женькину майку.
Глава 8
Свет мой, зеркальце, скажи!
Нина Афанасьевна затянулась и выпустила струйку дыма. Ее желтоватые пальцы крепко держали мундштук темного дерева, такой старый, что золотая окантовка на нем уже почти истерлась. И длинная темная сигарета, и побитый жизнью мундштук напоминали свою хозяйку, сухонькую, со смешными букольками давно устаревшей прически. — Я думаю, Алена, что знаю, кто ранил Кастаева. И пока кто- нибудь случайно не проговорился, вам нужно увезти мальчика. Сейчас милиция плотно возьмется за детдом. Будем надеяться, что они устанут копать, а Кастет, Кастаев, не скажет ничего из страха, что всплывет предыстория. Но увезите мальчика.
Алена понимающе кивала. В ее голове не укладывалось самое важное: ее Женька пытался убить человека. Да, не вышло; но ведь хотел! Ее Женька, тоненький мальчик с живыми глазами. Алена понимала почему. Но мысль о том, что он сознательно шел убивать, казалась абсурдной.
— Что я ему скажу? — попыталась улыбнуться Алена, но губы странно искривились, и улыбки не вышло.
— Скажите, что любите его, что он молодец, что поступил по-мужски…
— Молодец?!
— Да, молодец, — твердо повторила пожилая дама. — Он мужчина, которому не оставили выбора. Да к черту сопли! Все, увозите мальчишку. Я скажу директору, что вчера вы забрали мальчика без разрешения. И быстрее, мне надо сигнализировать о ЧП, — Нина Афанасьевна дернула уголками губ и со злостью вдавила окурок в пепельницу. — Тебе, возможно, взыскание вынесут, но это же не смертельно.
— А рана?
— Пустяк, заштопают и все. Только историю замять не удастся. Не смотрите на меня так испуганно — будем надеяться, что Кастет — не дурак, и сам себя топить не будет. Все, бегом!
— Тук, тук, тук! — звонкие каблучки пронеслись по коридору. Поморщившись, Алена скинула босоножки, чтобы не шуметь.
Брига спал. Не метался, не всхлипывал, не вздрагивал, крепко спал, как после тяжелой работы, когда намаешься так, что все тело — один бесконечный гуд. Ноги, руки, голова. К черту! ничего нет — есть только усталость. И благо высшее — кровать. Сны, как густой туман: вроде видишь что-то, а что?
Алена минуты три не решалась прикоснуться к нему, а потом тихонько коснулась плеча:
— Жень… Брига, Брига!
Мальчишка только губами зачмокал — хорошо ему было там, во сне. Девушка тряхнула сильнее:
— Вставай…
Женька даже глаз не открыл.
Там, у крыльца, ожидало такси, и тикал счетчик: плюс двадцать пять копеек, плюс двадцать пять. Сколько уже минут перетекло в рубли? И хватит ли последнего червонца? «Не о том думаю», — одернула себя Алена и затрясла спящего мальчика:
— Вставай, вставай!
Мальчишка разлепил сонные глаза. И точно водой окатили:
— Ты чего? Ты как?
— Тс-с-с! — палец к губам. — Одевайся!
Брига спросонок понял не сразу, но послушно натянул штаны и сунул ноги в кеды.
— Куда мы? — спросил уже в коридоре.
— Ко мне. Так надо. Сейчас здесь такое начнется…
«А-а-а-а, значит, знает Алена», — подумал Брига, и от этой мысли стало неловко.
Алена распахнула заднюю дверь машины, подсадила Женьку.
— Вы хоть обуйтесь, а то неудобно же ехать, — хмыкнул водитель. — Воруете его, что ль?
— Ага, — серьезно кивнула девушка, но водитель принял ее слова за шутку и хмыкнул:
— Они что, в цене теперь? А то и я парочку прихвачу…
— В цене, — отозвалась Алена, пытаясь застегнуть ремешок босоножек.
Хвостик никак не находил пряжку, в салоне было темно и тесно — и девушка мысленно плюнула, оставив босоножки расстегнутыми.
Ей вдруг вспомнилось лицо председателя комиссии по распределению, удивленное, даже ошарашенное:
— В детдом? Вы хорошо подумали? У вас свободное распределение, вас с радостью примет любая школа города — а вы хотите работать в детдоме? — Вдруг резко закашлялась их классная… А председатель, старенький и лысоватый, затараторил бодро:
— Благородное решение настоящей комсомолки. Советская молодежь никогда не искала легких дорог. Только так нам удалось поднять Комсомольск-на-Амуре, Днепрогэс, Магнитку. Кто там следующий? Заходите!
Господи, каким же тогда все казалось простым! Стать частью хорошего коллектива одного из лучших детдомов, согревать одинокие сердца. Тогда Алена не очень четко представляла свое будущее — видела только общие контуры, как силуэты в туманном зеркале: дом, полный детских голосов; мудрых педагогов; глаза мальчишек и девчонок, в которых зажигаются счастливые огоньки. А она рассказывает им про Днепрогэс, Магнитку, Комсомольск-на-Амуре — и спасает их от одиночества. Хотя какое одиночество в большой и дружной семье?
Зеркало ли треснуло, или его попросту выкинули, сменив на новое. И режет теперь стекло правду- матку. Нет никакой семьи. Здесь ее Бригу, ее Бригу…
Женька сонно ткнулся головой в плечо Алены, пробормотал что-то. Маленький мальчик, взявший нож, чтобы убить. «Ему не оставили выбора». Ягненок, кинувшийся на волка — или волчонок, научившийся убивать? Кто он, Брига?
Мальчишка устроился поудобнее, засопел. Алене хотелось разглядеть его лицо, сотни раз виденное. Острые скулы, упрямый подбородок, жесткая линия рта. «Ему не оставили выбора». А выбор должен быть всегда. Если его нет, то можно идти только напролом, через каменную стену упрямым лбом. За болью приходит злость, затем рождается ненависть. Мальчик с окровавленным ножом.
«Тварь я дрожащая или право имею?» — всплыло некстати. Федор Михайлович, что вы там писали о слезе ребенка? Слезы — это очищение. «Поплачь — и Бог простит» — так Алене мама говорила.
Брига не плакал. Нет, Федор Михайлович, это не страшно, если дети плачут. Ведь когда человек плачет, он еще верит, что его спасут, что ему помогут. Когда вера кончается, дети берут в руки нож. Дружная семья. Без права на надежду. И не спасла Алена никого. Вот разве Бригу — от большой и дружной семьи. Да и его она украла только на лето. Потом вернет в ту же семью с теми же законами.
Девушку захлестывало бессилие, ей хотелось взвыть от отчаянья. Что ей делать, куда идти? «Свет мой, зеркальце скажи!»
Машина остановилась.
— С вас семь пятьдесят. Это еще по-божески! — подмигнул таксист.
Алена растормошила сонного Женьку. Он виновато улыбнулся и потер кулаком глаза.
— Быстро доехали, да? А на автобусе долго.
