балка густого солнечного света. Толще и солидней тех, что крышу поддерживают. Плоскую, беленую, мавританскую. Которая вся – один большой балкон. И на которой…
Вот это да! Светляк подрос! Стал большой, уже не точка, черточка света. Сидит на солнечном луче. Пока рядом – хорошо, улетит – будет грустно. Когда он надолго исчез в прошлый раз, Руфина даже обрадовалась: не придется горевать и злиться на весь мир, когда мотылек уходит. Протянула руку – погладить. Знала, что пальцы встретят только воздух, но когда это мешало игре?
Бух!
Та половина окна, что занята деревянным ставнем, содрогнулась. Пришлось набросить на плечи шаль, оттянуть тяжелую доску кверху.
– Привет. Можно к тебе, поболтать?
Соседушка. Дружит оттого, что на фоне Руфины – красивая. Зато у нее нет ни дара, ни тайны!
– А ты не могла найти булыжник побольше? И по стеклам, по стеклам!
– Надо бы. Последнее время к тебе как ни придешь – или вовсе глухо, или мать выглянет. «Руфинита занята!» И больше ничего. Да и по стеклам надо… Наверняка тогда твой отец повздыхает да вставит большие. А не мелочь в решеточке. Так я зайду?
И увижу секрет? Ну… днем, на крыше, под ярким солнышком, да не зная, чего высматривать – ничего Ана не увидит!
– Конечно. Только мне еще одеваться.
– Аааа… – понятливо тянет донья Ана. Раз вечно занятая хлопотунья спит днем – занята была ночкой. Не слушанием серенад, за неимением балкона, с крыши. И тем более не любезничанием с поклонником через оконную решетку на первом этаже. Наверняка матери помогала зелья варить.
Что ж, это означает – недолгое ожидание в дворике. Что-нибудь вкусненькое. Пусть не стоит толстеть до замужества, но у доньи Бланки готовка приворотная. Не устоять. Смирное ожидание, пока с крыши не махнет рукой подруга. От дверей – к лестнице, не оборачиваясь по сторонам, чтоб лишний раз напомнить – соседка любопытна, да в меру. Секретов высматривать не будет.
Секреты есть, их сеньоре Бланке многие по сей день простить не могут. Особенно те, кому она в помощи отказывала, после позорного столба. Шипят, да донье де Рибера что с того? Раз матушка водиться с соседями разрешила, значит, все у них в порядке. Демонов не вызывают, девственниц не подделывают. Может, и могли бы, но блюдут честь отца и мужа.
Что деньги… Это ведь на самом деле не так уж и просто, сказать в глаза: «Ты не бросал в меня брюквой. Но у стен много глаз, а ночь темна только для доброго дела. Так что пусть твой ребенок умрет – а моего мужа снова изберут алькальдом». Можно не говорить прямо. Можно отослать к врачу с университетской степенью. И так и так – для бедняка приговор. Один визит бакалавра медицины стоит не меньше сотни реалов. Хирург дешевле, но что он может? Руку-ногу отпилить и пустить кровь.
Так что крыша соседского дома – очень неплохое место, чтоб провести часок-другой. И пусть небо печет голову так, что, того и гляди, мантилья загорится – там, наверху, тень. Ну или будет тень.
Руфина в легком домашнем платье, глаза сжаты в щелки от льющегося сверху жара, дергает рычаги valeria, штуковины, расправляющей над крышей тент. Говорит, такими римляне пользовались. Удивительно. Всегда казалось, что за квиритов всю работу делали рабы. Много красивых невольников с мускулистыми руками.
Оказывается – довольно одной девушки. Правда, сильной. Медленно, словно туча, наползает полотнище.
– Руфинита, а ты, наверное, и с арбалетом здорово управляешься?
– С детства не пользовалась. Хороший пистоль бьет не хуже. Молодец, что напомнила. Нужно пуль наделать. Давно в стрельбе не упражнялась.
– Значит, стреляешь ты все-таки хорошо.
– Ну, отец говорит, что можно и лучше.
– Твой отец! – всплеск рук. – Он фландрский вояка. Да если ты просто умеешь зарядить и выстрелить – уже довольно. Мне хватит.
– Для чего?
– А, ты не знаешь! Город устраивает большую охоту. Война – войной, но общество должно собираться.
Руфина наконец оторвалась от своих приводов и блоков. Сразу стало приятней – сверху злые лучи не достают, зато ветерок налетает, принося прохладу взамен поднимающегося от черепицы жара. Уголок, правда, остался – именно там, на грани тени и света, и стоит подруга.
– Есть церковь.
– Ну что ты такое говоришь? В церкви молиться надо, а не женихов себе выглядывать.
Во Франции вообще балы устраивают. Надо же людям друг на друга посмотреть! Увы, с танцами у благородного сословия Испании плохо. Остается охота, главное развлечение благородных кавалеров и дам.
– Может быть, может быть. Вот только где это общество, и где мы? Впрочем, число волков в Эстремадуре, и верно, стоит подсократить. А то в предместья заглядывают.
Если это говорит дочь старшего алькальда над портом, понимай – ему жаловались алькальды предместий. Донья Ана поспешно перекрестилась.
– Не рассказывай ужасов!
– А что? В прошлую войну волки заходили на улицы, собак жрали. Людей покусали многих. Ничего, стража управилась.
– Ох, надеюсь, теперь до такого не дойдет. В любом случае, если за дело берется граф Барахас, серых станет поменьше… Но это неважно! Важно, что я тоже охочусь!
– Да?
– Да! Род де Рибера хороший, приглашения нам посылают. Только лошадь нужна, и сбруя с седлом, для меня и для брата, и арбалет… А у нас денег не было… Слушай, а ведь твоего отца тоже обойти не должны!
– Так приглашают, наверное. Ему надо?
– Это надо тебе! Ты замуж собираешься?
Ана подперла бок рукой. Вывернув запястье, да об ребра каркасной юбки. Не вульгарно, как торговка на базаре, но как знатная дама. Вторая рука в жесте римского оратора простерлась к подруге.
– Лучше скажи, откуда у вас деньги. Неужели твой отец продал-таки свой кусок пустыни и вложил деньги в очередной конвой к Островам?
– Нет, – Ана немного потухла. – Ну не может он продать майорат! Деньги дал сеньор Нуньес. Чтобы попасть на охоту. Он будет числиться моим женихом – и так попадет в общество. Ну, а мне – лошадь, седло и платье для верховой езды.
– Зачем платье? – удивилась Руфина. – Обычное подходит.
– Ты это знаешь. Я, – отмахнулась Ана. – А вот перуанец серебро выложил… Ну так что мне, отцу эти реалы подарить? Ведь спустит без толку. Стой! Ты сбила разговор в сторону! – обвиняюще ткнула пальцем. – Мы говорили про то, что тебе пора искать жениха! Ты что, в монастырь собралась?
– Нет…
– Значит, нужно замуж.
Ана принялась ходить по крыше. Подруга только глазами водит… Стоит, как назло, между кадками с лимонными деревьями. И кругом ее не обойти, чтоб хоть голову повернула. Статуя! Такие же бывают, что глазами следят. Руфина разве что моргает.
– Придется. Обязательно. Не теперь. Позже.
– Позже? Когда позже, Руфинита? Девчонки вон в четырнадцать-пятнадцать годков под венец идут. Это я в девках засиделась без состояния. А ты всего на год моложе.
Вот оно, движение. Шаг назад. В солнце!
– Два года, милая. До двадцати семи ждать не буду.
– Два года! Ну… тебе будет восемнадцать. Еще ничего. Но почему не сейчас? Ты же даже не выходишь никуда! Чем тебе эти крыша и дворик лучше, чем такие же в доме мужа? А ты, заметь, красивее не станешь.
