Понятие кривой преследования известно. Риск упустить врага есть, но небольшой… Только топлива жалко до зубовного скрежета!
Адам Филиппович Мецишевский докладывает из резервной рубки о готовности перехватить управление, если с носовой что случится.
Из боевой рубки ничего не видно. Но с марса докладывают: «Буслаев» видит противника, отходит назад. Вот он, занимает позицию пеленга чуть позади по правому борту. В бою будет прятаться за непробиваемый каземат. Его дело начнется, если конвою будет отдан приказ о рассредоточении. Зато все ясно. Туман рассеялся, игра началась. Никаких больше «я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь…» Теперь – грохот машин и орудий, маневры и контрманевры.
«Глуары». Три. Невысокие мачты, почему-то все с прямыми парусами – а совсем недавно, казалось, в голову гардемарина Алексеева вбивали: «Глуар» несет вооружение барка… И очертания носа немного другие. Значит, что-то новенькое, и чего от этого новенького ждать – неясно.
Отступать некуда. У французов за спиной конвой, честь и карьера. Алексеева в каюте ждет дареный – словно с намеком – «Ле Мат». Или-или. Победитель получает все. Трескучие журналистские фразы, но на сей раз каждая из них правдива.
Потому внимания на чужие броненосцы – не обращать! Весь огонь пушек, всю силу машин – транспортам. Вражеские броненосцы выходят на дистанцию огня, ядра бьют по каземату градом. Ничего, ученые! Дураков, что прислонились бы к толстой деревянной подкладке, – нет. А прежде бывали. Отбыли в лазарете контузию, встали в строй. Пока ничего страшного нет – по «Невскому» бьют круглые ядра. Такими мог стрелять прежний «Невский», а его орудия рассчитаны на броню британского «Уорриора». Скорее всего, и французы могут пробить четыре с половиной дюйма сплошной катаной брони. В каземате «Невского» – восемь, но слоистой, более слабой. Выдержит ли? Или, точней, как долго выдержит?
Рявкают погонные орудия. Попадание, опять номер два, меткая-чиненая! Пароход с войсками окутывается дымом, спускает флаг… И что с ним делать? По международному закону следует немедленно прекратить огонь, остановиться. Выслать шлюпку с десантом… На худой конец, пройти борт о борт и, взяв слово с капитана, что он сам придет в Чарлстон и сдастся, оставить корабль в покое. И французам, в отличие от американцев – что северян, что, увы, южан, верить будет можно. Только останавливаться или менять курс – нельзя. Иначе уйдут другие. Да-с, полез в политику – плати своей честью… В конце концов, «Ле Мат» никуда не денется, а сине-красные полки не должны попасть на Рейн!
– Не вижу сигнала, – объявил Алексеев, – никак не рассмотрю… Бить, пока на дно не соберется!
А один из сторожей лезет на таран. Значит, руль вправо, до упора. Машинный телеграф на самый полный. В трубу – спокойное:
– Таран. Машину не жалеть!
Такова судьба механиков. Не знать, что происходит наверху – только давать мощность, что бы ни произошло, и быть вечно виноватым в том, что не хватило одной лошадиной силы на одну минуту… А если все пройдет гладко, никто особо и не поинтересуется, чего стоило выжать из машины все возможное и чуточку сверху.
Алексеев все-таки поинтересуется. Потом. После боя. Если будет кому интересоваться и у кого. А теперь он сказал главное. Таран. Значит, в топки летит ветошь и льется масло. Такое же масло, только ледяное – на подшипники. Мощность на индикаторах медленно, но верно ползет от максимальных проектных четырех тысяч лошадиных сил к четырем с половиной. И тут корабль вздрагивает всем корпусом… Это еще не таран, это лишь попадание. На телеграфе выскакивает странное: «Самый малый».
Слова, что рвутся в переговорный раструб, в истории подкорректируют. Нет, их просто не запишут – ответа нет, труба мертва. Корабль снова трясет. Мечется огонь в лампах. Приходится принимать решение самому. А что думать? Раз таран, значит, полный до такого удара, что свалит с ног. Котлы бы не сдвинуло…
Одиночным кораблем нанести удар сохранившему управление врагу нелегко. Вот результат всех маневров – две батареи, борт в борт, как в славные времена Ушакова. Летят щепки и осколки. Но что за вред от сплошного кованого ядра? Не повезло – подбита пушка, лафет заклинен. На шестнадцать железных шаров «Невский» отвечает шестью снарядами. Теми, на которые конфедераты, плача, переводили сталь и, что страшней, ресурс станков – сначала вытачивали корпус болванки снаружи, а потом, почти как пушку, высверливали полость изнутри. В этой полости ждут команды ударного взрывателя пятьдесят фунтов пироксилина.
Залп! Борт француза пробит, видны аккуратные дыры… Неужели это все? И взрыватель… Выставлен на пять секунд!
Из портов француза вырывается пламя. Корабль рыскает на курсе. Из-за плеча звучит почти просительное:
– Только добить…
Искушение велико, так что подарок Борегара – к месту. Напоминать о судьбе забывших долг.
– Цель – транспорты.
На них врагов побольше. И они вовсе не беззащитны. Только дай ступить на берег да ноги размять – разом докажут! Потому охваченный огнем корабль проносит мимо. В трубу летит:
– Полный. Разошлись…
Над мачтой одного из целых – и приставучих! – французов вьется сигнал. Раньше не было… Трампы начинают расползаться в стороны. Значит, это «конвою – рассредоточиться»? Что ж, половина дела сделана. Теперь нужно успеть убедить побольше транспортов, что им в одиночку ни до Европы, ни до той же Ямайки не добраться. Обратно в Мексику или на дно!
Что ж, пушки работают. Зато рукоять телеграфа ходит слишком легко, да и Николай Федорович прекратил лаяться. Вот и хорошо. Ситуация штатная, не хватало от куска гнутого железа зависеть! Кроме команд пожарных и аварийных, на крейсере есть и команды аварийной связи, что устроят живую цепочку между носовой рубкой и машинным отделением и передадут старшему механику, что машину можно больше не насиловать. Просто полный по возможности…
В дымовой трубе, увы, перфорации любимого французским флотом шестнадцатисантиметрового калибра. Тут и двойной кожух не спасет… Скорость падает. Приходится выбирать транспорт покрупней и надеяться, что остальным для того, чтобы прекратить поход, хватит страха близких разрывов и небольших повреждений. Кроме того, именно теперь приходит время «Василия Буслаева». От корветов он уйдет, транспорты догонит. Броненосцы, увы, остаются разбираться с «Невским», даже горящий держится поодаль. Видимо, рассчитывает потушиться и расквитаться.
Два целых врага близко подходить опасаются. Даже если видят, что систершип «Невского» пробил, результат никак не прибавляет бодрости. Зато они зашли с наветрия и демонстрируют огонь на рикошетах. Русские тоже так умеют – но не с подветренной стороны и не коническими снарядами! Потому приходится продолжать ставшую привычной навесную пристрелку.
Доклады о повреждениях стекаются в рубку, как в копилку. Вот рухнул боевой марс. Нет шести человек, а с ними картечницы. Заклинена броневая ставня у одного из орудий. Центральное ретирадное обходится уменьшенным расчетом – в открытый порт залетело ядро, ударило в поданные к следующему выстрелу картузы с порохом. Хорошо, что каждый выстрел подается из-под палубы. Отметить корабельного интенданта приказом, представить к награде. Как его зовут-то? Совершенно неприметный офицер, от повышений отказался… Еще, помнится, чуть не запил после ошибки с зарядами для разорвавшейся семидюймовки.
Тогда он подал наверх нужный вес, но слишком мелкий порох. Такой дает более сильное давление внутри ствола. Но Адам Филиппович с ним поговорил как человек… а Алексеев потребовал придумать что- нибудь, чтобы подобная история не могла повториться в принципе. Теперь картузы разного веса и разного пороха не только мечены разным цветом, но и хранятся в разных отделениях.
С кормы несет паленым. Докладывают: все в порядке, всего лишь краска, но дым затягивает в орудийные порты, цели почти не видно. Ответ… французские броневые плиты крепче английских, на двух кабельтовых обычным зарядом не пробиваются! А вечно бить тройным – остаться без пушек. Так что теперь – бомбы, авось разнесут все, кроме брони. И – ждать темноты, а под покровом ночи улизнуть. Соединиться с «Буслаевым»… Тогда и решать: закончилась ли операция, и если да, то чем?
По палубам, сверху вниз – радостный вопль. На одном из преследователей заваливается мачта. От нее
