Только слесарь пожалел сына, уселся пить чай один.
— Бать, — сказал в полусне дошкольник, — мыши попали?
— Попали.
— Сколько?
— Много, много… спи пока.
Слесарь попил чаю, ушел в мастерские, а дошкольнику снились мыши. Вначале приснилась одна мышь, потом другая, третья. Странное дело, во сне в них не было ничего противного. Это были теплые, домашние мыши, от которых пахло валенками.
Скоро мыши доверху заполнили сон дошкольника, и наконец, когда число их перевалило за миллион, он проснулся.
Раннее было еще утро, но взрослые пошли уже на работу, а школьники дожевывали дома последние ватрушки, кидали в портфели учебники.
«Проспал!» — в ужасе подумал дошкольник, вскочил с кровати и не стал даже умываться. Он вытащил из мышеловок пойманных мышей, схватил офицерскую фуражку и дунул к школе. Надо было покормить песца, пока не начались уроки, пока в школе было еще пусто.
Дошкольник мчался по деревенским улицам, перепрыгивая примороженные лужи. Над головой его на розовом зимнем небе тяжело двигались синие осенние облака.
Скоро дошкольник был уже у кроличьей клетки и кормил Наполеона. И в тот момент, когда Наполеон прикончил третью мышь, проснулся директор школы товарищ Губернаторов.
Утренние взгляды директора Губернаторова
Проснувшись, директор первым делом решил побриться. В потный граненый стакан нацедил он из самовара кипятку, взмахнул помазком барсучьего волоса и мигом покрыл лицо свое мыльной пеной.
От теплых снов огнем пылали щеки директора Губернаторова — белоснежная пена таяла на щеках, как мороженое.
Директор взял в руки очень и очень опасную бритву, придвинул к себе зеркало и так сурово поглядел в него, что, если б это было не зеркало, а, к примеру, Белов и Быкодоров из четвертого класса, вздрогнули бы они и торжественно поклялись никогда больше с криками не бегать по коридору.
Тремя взмахами расправился директор с пеною на щеках, набрал в ладонь одеколону «Кармен» и, хорошенько искупавши лицо в одеколоне, сказал:
— Где яичница?
Через полсекунды на столе перед ним стояла уже сковородка, кривая, как Ладожское озеро. На сковородке щебетала пятиглазая яичница с салом, шептала о чем-то и глядела на директора своими застенчивыми оранжевыми глазами.
Директор Губернаторов поднял вилку и так глянул на яичницу, что если б это была не яичница, а все те же Белов и Быкодоров, то крепко б призадумались они и, возможно, стали бы учиться на одни пятерки.
Скоро яичница закрыла свои незатейливые глаза, директор же нахмурил брови, взял в руки портфель о двух золотых замках и направился в школу.
Бритье и яичница славно освежили директора, а на улице взбодрил утренний морозец. Хороший впереди намечался денек — особый, последний в этой четверти. Сегодня в школе подведут итоги, сегодня станет ясно, сколько в школе отличников и двоечников, сегодня кто-то будет смеяться, а кто-то плакать, а завтра всем будет весело, завтра праздник.
Директор был в отличном настроении. Он решил сегодня же крепко прибрать к рукам Белова и Быкодорова.
У сельсовета директор прибавил шагу, услыхав отдаленный шум, который удивил его и насторожил.
Шум усиливался, и теперь директор явно разобрал объединенный голос Белова и Быкодорова:
— Сикимора! Сикимора!
На школьном дворе развернулась настоящая ярмарка, здесь собралось человек сто народу, и все они кричали, гомонили, спорили. В воздухе летали синие, желтые портфели, шапки, кепки, книжки, варежки, то там, то сям вспыхивали красные галстуки, горели щеки и глаза.
Директора никто вначале не заметил, но это его ни секунды не огорчило. Он вошел в самую сердцевину ярмарки, кашлянул, поглядел вправо-влево и сказал:
— Так-так!
И сразу вдруг поблек праздничный базар, побледнели лица, шапки перестали летать, а портфели сами собой все до одного позастегнулись. Стройными ручьями втекли ученики в двери школы. Белов и Быкодоров замешкались было на крыльце, но, попавши под бинокль директорского взгляда, жестоко пожалели, что забыли дома тетради по математике.
Опустел школьный двор. Только у кроличьей клетки остались три человека. Это были Вера, Коля Калинин и дошкольник, на которого директор вовсе не обратил внимания.
— А вам что, особое приглашение надо?
Вера и Коля скромно опустили глаза и расступились перед директором, давая ему дорогу к кроличьей клетке.
Директор заглянул в клетку так строго, что, если б случайно оказались в ней Белов и Быкодоров, они бы просто-напросто превратились в пепел. Но тут получилось иначе. Заглянувши в клетку, вздрогнул сам директор Губернаторов. Из-за решетки злобно и пристально смотрел на него Наполеон Третий.
Характер Веры Мериновой
— Это что такое? — спросил директор, и брови его изумленно поползли по направлению к прическе. — Что это такое, я вас спрашиваю?
Вера и Коля испуганно молчали.
В дело вмешался дошкольник Серпокрылов.
— Это песец, — просто ответил он.
Директор перекинул взгляд свой на дошкольника, как бы спрашивая: «А сам-то ты кто такой?» Дошкольник не шелохнулся, а Колю Калинина пробила неприятная дрожь. Он вспомнил, что дневник его до сих пор не подписан родителями. Коля пошевелил плечами и вдруг исчез, легко и неожиданно, как бабочка.
Директор поднял к небу брови и сказал:
— Песец? А откуда он взялся?
Вера попыталась открыть рот, но в разговор снова влез дошкольник:
— Сам прибежал.
— А откуда он прибежал? — спросил директор у Серпокрылова, предполагая, что Вера замолчала надолго.
Но теперь умолк неожиданно дошкольник. Насчет того, откуда прибежал песец, у него было свое мнение, и он решил больше не навязывать его другим.
Дошкольник молчал, а брови директорские летали над ним, как чернокрылая ворона над ковылкинским оврагом.
Когда камень срывается с горы, он на эту гору уже никогда не заберется, если только не найдется человек, который втащит его обратно. И вот неожиданно такой человек нашелся. Взвалил камень на плечи и потащил на вершину.
— Как откуда взялся? — сказала Вера. — Прибежал с Северного полюса.
Услыхав такие слова, ворона изумленно сложила крылья и уселась директору точно на переносицу.
Директор задумался, ушел в себя, прикидывая, очевидно, расстояние от полюса до деревни Ковылкино. На лбу его нарисовались параллели и меридианы.
— С добрым утром! — закричал Павел Сергеевич, вбегая на школьный двор. — Видели, кого мы поймали? Это ведь голубой песец!
— Голубой песец?! — повторил директор и сомнительно покачал головой.
Нет, никак не увязывался в его голове песец с пришкольным участком. Взять, например, песца и взять пришкольный участок — нет, это никак не вязалось. Но с другой стороны, вот школа, вот пришкольный участок, а вот в клетке какая-то (верно сказано) «сикимора».
— Откуда ж он взялся?
— Со зверофермы сбежал, — ответил Павел Сергеевич. — Тут недалеко звероферма — семь километров.
— Ах, вот оно что!
— Ничего подобного, — сказала Вера. — Вовсе не с фермы. Он прибежал с Северного полюса.
— Вера! — изумился Павел Сергеевич. — Что с тобой?
— Он прибежал с полюса, — ясно повторила Вера, — Серпокрылыч прав.
— Меринова, в класс! — коротко скомандовал директор, увязавши наконец песца с пришкольным участком.
На крыльцо высунулась техничка Амбарова.
— Движок барахлит! — крикнула она и выхватила откуда-то из-под полы поддужный колокольчик работы валдайских мастеров.
Хорош был колокольчик, а на ободе его отлиты были такие слова:
Купи — не скупись, ездий — веселись!
Техничка щедро взмахнула рукой — веселым серебром залился валдайский колокольчик, и, как лихие кони, вскачь, под звон его понеслись школьные уроки.
Три телефонограммы
Горячий выдался в школе денек — последний день четверти. Вспыхивали в журналах четвертные отметки, а за ними кумачом горел завтрашний праздник.
Хлопотливый был сегодня денек, сегодня двойку можно было исправить на тройку, четверку на пятерку. Сегодня можно было стать отличником, а можно и хорошистом.
Директор Губернаторов сидел в учительской и, как говорится, подбивал итоги. К сожалению, итоги не слишком радовали его, уж очень много высыпало в этот день троек, никак не меньше, чем веснушек на носу дошкольника Серпокрылова. Тройки огорчали директора, ему хотелось, чтоб побольше было в школе отличников.
«А тут еще этот песец, — раздраженно думал директор. — Оставлять его в школе никак нельзя. За праздники сдохнет. Надо звонить на звероферму».
Но телефона в школе не было, а оторваться от школьных дел директор Губернаторов не мог, как не может мудрый извозчик бросить на произвол судьбы своих коней.
— Пошлю телефонограмму, — решил директор.
На первой же переменке красным карандашом набросал он на листочке несколько слов, и техничка Амбарова помчалась в сельсовет.
Председатель сельсовета дядя Федя как раз в этот момент разговаривал по телефону с райцентром.
— Тысячу штук яиц уже собрали! — кричал он. — Але! Собрали тысячу!
Из телефонной трубки слышалось грозное шипение и выстрелы, будто где-то на линии топили печь очень сырыми дровами, а то и баловались пистолетом.
— По яйцу? — кричал дядя Федя. — По яйцу больше не могу! Могу по маслу.
Но в райцентре долго его не понимали, и Амбарова сидела скромно на лавке, поджидая своей очереди. От нечего делать она разглядывала плакат, на котором акварельными красками была нарисована большая муха с изумрудными глазами. Под мухой написаны были стихи:
По стихам лениво ползала настоящая живая муха.
— Ну давай, чего там у тебя, — сказал наконец дядя Федя и потер упревший лоб, как бы стараясь выкинуть яйца из головы.
Техничка протянула листок, дядя Федя развернул его и бодро начал читать:
