Шоссе было пустынно, только одна фигурка двигалась навстречу. Это была старушка-бабушка в платочке, расписанном огурцами, с хозяйственной сумкой в руке.
Когда она поравнялась с нами, Тузик вдруг клацнул зубами и вцепился в хозяйственную сумку. Я испуганно дернул поводок – Тузик отскочил, и мы пошли было дальше, как вдруг за спиной послышался тихий крик:
– Колбаса!
Я глянул на Тузика. Из пасти его торчал огромный батон колбасы. Не коляска, а именно батон толстой вареной колбасы, похожий на дирижабль.
Я выхватил колбасу, ударил ею Тузика по голове, а потом издали поклонился старушке и положил колбасный батон на шоссе, подстелив носовой платок.
По натуре своей Тузик был гуляка и барахольщик. Дома он сидеть не любил и целыми днями бегал где придется. Набегавшись, он всегда приносил что-нибудь домой: детский ботинок, рукава от телогрейки, бабу тряпичную на чайник. Все это он складывал к моим ногам, желая меня порадовать. Честно сказать, я не хотел его огорчать и всегда говорил:
– Ну молодец! Ай запасливый хозяин!
Но вот как-то раз Тузик принес домой курицу. Это была белая курица, абсолютно мертвая.
В ужасе метался я по участку и не знал, что делать с курицей. Каждую секунду, замирая, глядел я на калитку: вот войдет разгневанный хозяин.
Время шло, а хозяина курицы не было. Зато появился Аким Ильич.
Сердечно улыбаясь, шел он от калитки с мешком картошки за плечами. Таким я помню его всю жизнь: улыбающимся, с мешком картошки за плечами.
Аким Ильич скинул мешок и взял в руки курицу.
– Жирная, – сказал он и тут же грянул курицей Тузика по ушам.
Удар получился слабенький, но Тузик-обманщик заныл и застонал, пал на траву, заплакал поддельными собачьими слезами.
– Будешь или нет?!
Тузик жалобно поднял вверх лапы и скорчил точно такую горестную рожу, какая бывает у клоуна в цирке, когда его нарочно хлопнут по носу. Но под мохнатыми бровями светился веселый и нахальный глаз, готовый каждую секунду подмигнуть.
– Понял или нет?! – сердито говорил Аким Ильич, тыча курицу ему в нос.
Тузик отворачивался от курицы, а потом отбежал два шага и закопал голову в опилки, горкой насыпанные под верстаком.
– Что делать-то с нею? – спросил я.
Аким Ильич подвесил курицу под крышу сарая и сказал:
– Подождем, пока придет хозяин.
Тузик скоро понял, что гроза прошла. Фыркая опилками, он кинулся к Акиму Ильичу целоваться, а потом вихрем помчался по участку и несколько раз падал от восторга на землю и катался на спине.
Аким Ильич приладил на верстак доску и стал обстругивать ее фуганком. Он работал легко и красиво – фуганок скользил по доске, как длинный корабль с кривою трубой.
Солнце пригревало крепко, и курица под крышей задыхалась. Аким Ильич глядел тревожно на солнце, клонящееся к обеду, и говорил многозначительно:
– Курица тухнет!
Громила Тузик прилег под верстаком, лениво вывалив язык. Сочные стружки падали на него, повисали на ушах и на бороде.
– Курица тухнет!
– Так что ж делать?
– Надо курицу ощипать, – сказал Аким Ильич и подмигнул мне.
И Тузик дружелюбно подмигнул из-под верстака.
– Заводи-ка, брат, костер. Вот тебе и стружка на растопку.
Пока я возился с костром, Аким Ильич ощипал курицу, и скоро забурлил в котелке суп. Я помешивал его длинной ложкой и старался разбудить свою совесть, но она дремала в глубине души.
– Пообедаем, как люди, – сказал Аким Ильич, присаживаясь к котелку.
Чудно было сидеть у костра на нашем отгороженном участке. Вокруг цвели сады, поскрипывали гамаки, а у нас – лесной костер, свободная трава.
Отобедав, Аким Ильич подвесил над костром чайник и запел:
Тузик лежал у его ног и задумчиво слушал, шуршал ушами, будто боялся пропустить хоть слово. А когда Аким Ильич добрался до слов «но нельзя рябине к дубу перебраться», на глаза Тузика набежала слеза.
– Эй, товарищи! – послышалось вдруг.
У калитки стоял какой-то человек в соломенной шляпе.
– Эй, товарищи! – кричал он. – Кто тут хозяин?
Разомлевший было Тузик спохватился и с проклятьями кинулся к забору.
– В чем дело, земляк? – крикнул Аким Ильич.
– В том, что эта скотина, – тут гражданин ткнул в Тузика пальцем, – утащила у меня курицу.
– Заходи, земляк, – сказал Аким Ильич, цыкнув на Тузика, – чего через забор попусту кричать.
– Нечего мне у вас делать, – раздраженно сказал хозяин курицы, но в калитку вошел, опасливо поглядывая на Тузика.
– Сядем потолкуем, – говорил Аким Ильич. – Сколько же вы кур держите? Наверно, десять?
– «Десять»!.. – презрительно хмыкнул владелец. – Двадцать две было, а теперь вот двадцать одна.
– Очко! – восхищенно сказал Аким Ильич. – Куриный завод! Может быть, и нам кур завести? А?.. Нет, – продолжал Аким Ильич, подумав, – мы лучше сад насадим. Как думаешь, земляк, можно на таком участке сад насадить?
– Не знаю, – недовольно ответил земляк, ни на секунду не отвлекаясь от курицы.
– Но почвы здесь глинистые. На таких почвах и картошка бывает мелкая, как горох.
– Я с этой картошкой совсем измучился, – сказал хозяин курицы. – Такая мелкая, что сам не кушаю. Курям варю. А сам все макароны, макароны…
– Картошки у него нету, а? – сказал Аким Ильич и хитро посмотрел на меня. – Так ведь у нас целый мешок. Бери.
– На кой мне ваша картошка! Курицу гоните. Или сумму денег.
– Картошка хорошая! – лукаво кричал Аким Ильич. – Яблоки, а не картошка. Антоновка! Да вот у нас есть отварная, попробуй-ка.
Тут Аким Ильич вынул из котелка отваренную картофелину и мигом содрал с нее мундир, сказавши:
– Пирожное.
– Нешто попробовать? – засомневался владелец курицы. – А то все макароны, макароны…
Он принял картофелину из рук Акима Ильича, посолил ее хозяйственно и надкусил.
– Картошка вкусная, – рассудительно сказал он. – Как же вы ее выращиваете?
– Мы ее никак не выращиваем, – засмеялся Аким Ильич, – потому что мы работники картофельных складов. Она нам полагается как паек. Насыпай сколько надо.
– Пусть ведро насыплет, и хватит, – вставил я.
Аким Ильич укоризненно поглядел на меня.
– У человека несчастье: наша собака съела его курицу. Пусть сыплет сколько хочет, чтоб душа не болела.
На другой же день я купил в керосиновой лавке толковую цепь и приковал картофельного пса к елке.
Кончились его лебединые деньки.
Тузик обиженно стонал, плакал поддельными слезами и так дергал цепь, что с елки падали шишки. Только лишь вечером я отмыкал цепь, выводил Тузика погулять.
Подошел месяц август. Дачников стало больше. Солнечными вечерами дачники в соломенных шляпах вежливо гуляли по шоссе. Я тоже завел себе шляпу и прогуливался с Тузиком, напустив на свое лицо
