королевский кубок, и не бросается в глаза, как мало он ест. Торопливо утолив голод, молодой рыцарь вытер нож хлебом и убрал его за голенище — кусок не лез в горло.
Государь удалился на отдых, и только тогда Дик смог наконец считать себя свободным. В отведенную ему на двоих с Робертом Саблайльским комнатушку он едва ли не бежал.
Серпиана сидела на краю набитого соломой тюфяка, красиво скрестив ноги под широкой юбкой. Она вертела в пальцах поврежденную золотую цепь, которую корнуоллец получил от Ричарда и передал ей. Девушка орудовала большими портновскими ножницами, пытаясь выпрямить вытянутые звенья и совместить края лопнувшего. Ее пальцы, длинные и гибкие, оказались удивительно сильными и ловкими — исправить все ей почти удалось. Она критически оглядела подарок и подняла глаза на корнуоллца:
— Надо бы нагреть. Спаять…
— У тебя золотые руки. — Он нагнулся и поцеловал ее. — Ты занималась ювелирным делом?
— Нет, никогда. Держи.
— Возьми себе.
— Мне не пойдет. Эта вещь слишком тяжеловесна для меня. Это мужское украшение.
Дик пожал плечами и забрал у нее королевский подарок. Он вдруг зевнул, потянулся, стягивая с себя перевязь и куртку, задумчиво почесал живот.
— Где Трагерн?
— В конюшне. Ухаживает за лошадьми. — Девушка хихикнула. — Он сказал мне, что предпочитает скрести животных, только бы не лезть в мясорубку.
Корнуоллец опять пожал плечами:
— И правильно. Нечего ему делать в бою. — Молодой рыцарь подсел к спутнице. — Ты еще не решила? Удобней всего будет обвенчаться в мессинском соборе. Завтра же казначей выплатит мне пятьдесят ливров, хватит на отрез хорошей ткани. Парчи, например, или бархата, уж не знаю. На венчальное платье, понимаешь? Какое ты хочешь?
— Я еще не решилась.
Дик слегка принахмурился. Помолчал, перебирая золотые звенья.
— Как хочешь. Но скоро мы отправимся в Азию, где храмов нет. Конечно, священники будут, но храмов… Не удастся сыграть свадьбу так, как полагается… Так, как можно. Красиво.
— Мне это неважно. Красота — дело спорное. Я еще не решилась — вот мой ответ.
— Как пожелаешь. — Он положил руку на ее колено. — А на это ты сейчас решилась?
— Еще нет. — Серпиана загадочно улыбалась. — Но в твоей власти все изменить.
Он стал гладить ее плечи и гибкую длинную шею, где под тончайшей нежной кожей билась жилка. Девушка смотрела на спутника сияющими, полными тайны глазами и не шевелилась, не произносила ни слова, ни звука, никак не показывала свое отношение. Дик мягко касался ее рук и спины и чувствовал, что тело отзывается на его ласку, но выражение лица Серпианы не менялось. В любой похожей ситуации с другой девушкой, возможно, корнуоллец испытал бы досаду и раздражение. Но не с ней. Выгадав момент, молодой рыцарь мягко опустил ее на тюфяк.
Мгновением позже скрипнула дверь и в комнатушку шагнул Роберт Саблайльский.
Навстречу ему полетел сапог. Воин отреагировал как должно, отклонился, пропуская укрепленный подковкой сапог мимо головы, и прищурился, пытаясь рассмотреть, что происходит в комнате. Свечу, поставленную на пол у ног, Дик ловко погасил, укладывая девушку поудобней, и теперь комнатушка освещалась только углями, тлеющими в жаровен-ке. Света угли почти не давали, а чтоб привыкнуть к темноте, нужно время. Но времени-то как раз корнуоллец не собирался ему давать. Второй сапог не заставил себя ждать, и, поняв наконец, в чем дело, Роберт торопливо захлопнул дверь, бросив напоследок:
— Свои сапоги соберешь сам!
Серпиана засмеялась под рукой своего мужчины, обняла его за шею, прижала к себе.
— Твоему другу вряд ли понравилось такое обращение.
Он закрыл ее рот поцелуем. Хотел шепнуть, что незачем разговаривать и так есть чем заниматься, но удержал себя. Хорош он будет, болтая вместо нее!
— О чем ты думаешь сейчас? — шепотом спросила Серпиана, когда он выдохся и пристроился рядом с ней.
Дик не ответил. В сгущающемся полусне он вспоминал крики мессинцев, от близости смерти теряющих сходство с человеческими, — в них звучали знакомые слова, вопли англичан, которых он не узнавал. Только теперь он воочию увидел, как под ноги его коня лилась кровь, — но разве можно думать об этом в бою? Нет, если хочешь выжить, для переживаний есть ночь. Дик прикрывал глаза, чтоб отрешиться от мира, в котором все шли и шли войны и никак не удавалось передохнуть, преклонить в покое голову и насладиться мгновением. Но сон оказывался продолжением реальности, лицо обжигала память о жаре солнечных лучей, бил в ноздри запах крови, острый и неотвязный. Кровью пахли его руки, и внутри него бурлила кровь, только еще живая, способная будоражить и отзываться хоть на ненависть, хоть на любовь, хоть на красоту, хоть на уродство.
Корнуоллец во сне рассеянно гладил плечо Серпианы, зная: все отвратительное, что преследует его в жизни, отпустит сердце и память, как только рядом окажется она.
Наутро Дик нашел Роберта под дверью — рыцарь из Саблайля спал на полу галереи, завернувшись в плащ. У любого свитского со временем появлялась привычка ночевать где попало, пусть даже на каменном полу, пусть даже на земле. Роберт спал чутко: когда корнуоллец остановился рядом, он тут же проснулся и поднял голову со свернутого жгутом капюшона плаща. Сонно сощурился.
— А, это ты? Что, уже рассвет?
— Вставай, пойдем на кухню промышлять остатки.
Саблайльский сеньор с кряхтением поднялся с пола. Завернулся в плащ.
— Учти, — предупредил он улыбаясь. — Когда я приведу себе девицу, мои сапоги полетят в тебя. И ты будешь ночевать на полу.
Дик поднял с пола свою обувь. Натянул на ноги.
— Ну, я-то ладно, — сказал он. — Анну ты тоже погонишь спать на полу, что ли?
— Против твоей прелестной Анны я ничего не имею, — улыбнулся Роберт не без лукавства. — Если захочет остаться — пусть…
Договорить он не успел — корнуоллец, хохоча, толкнул его в грудь, и Роберт отлетел к стене. Ударился он не сильно, увернулся и напал на Дика сбоку, попытался схватить его за шею. Тот оттолкнул руки саблайльца, подставил колено, чтоб приятель налетел на него животом. Роберт покатился по полу, прихватив с собой и противника — ловко дернул за ногу, уронил на себя. Смеясь и азартно пыхтя, они тузили друг друга.
Распахнулась дверь, и на пороге комнатушки появилась Серпиана. Она куталась в свой плащ, накинутый, похоже, прямо поверх рубашки. На ее щеке остались красноватые рубчики от складок плаща, укрывавшего изголовье.
— Что, опять? — выкрикнула она, увидев дерущихся мужчин.
Дик отпустил Роберта и поднялся с пола.
— Да, родная. Именно сейчас мы отправимся пить пиво.
ГЛАВА 22
На следующий же день английские флаги с башен были сняты, но власть Ричарда над Мессиной нисколько не уменьшилась. Сановники клялись возместить убытки; не доверяя словам (а король Английский обещаниям, не подкрепленным чем-нибудь весомым, не верил никогда), Плантагенет потребовал заложников. Сумма, насчитанная алчным англичанином, была весьма велика, и не все пребывали в уверенности, что смогут собрать ее в срок. Любезная улыбка государя Англии постепенно обернулась оскалом — рисковать близкими никому не хотелось, но и отказать было нельзя.
Ричард теперь требовал от Танкреда больше, чем раньше, — не только возмещение в сорок тысяч унций, но и изрядный индодариум, то есть вдовий надел для своей сестры. Теперь Плантагенету уже казалось недостаточным того, что новый король в уступку традициям и завещанию Вильгельма Гвискара уже выделил Иоанне, он требовал графство близ горы Святого Ангела — богатые, плодородные земли. Никто не сомневался, в чьих руках будет управление землями, кому достанутся доходы. Де Лечче счел требования
