свежезажаренного жирного цыпленка, одного из тех, которых привезли из лагеря сарацин. Король Английский во всеуслышание заявил, что Саладин, судя по всему, благородный воин и доблестный рыцарь и подобное обхождение ему очень даже по вкусу. Вот как должны вести себя достойные люди, в какого бы бога они ни верили!
И, кроме того, появляясь во вражеском стане, его посланники могут посчитать сарацин, разузнать расположение сил в лагере, выяснить, каких сюрпризов можно ожидать от язычников, — все это может быть полезно.
В течение следующих дней франкские посланники то и дело наведывались в стан султана то за тем, то за другим. То королю, оказывается, понадобились фрукты, то он просит льда, который султану каждый день привозили с гор, то мяса, то еще чего-нибудь... В ответ посланник непременно одаривал мусульманского правителя какой-нибудь ценной вещью и расписывал все то уважение, которое Плантагенет испытывает к своему противнику.
А утренние и вечерние схватки шли своим чередом. Франки штурмовали город, сарацины наскакивали на франкские укрепления, и каждый день, даже самый спокойный, приносил новых раненых и убитых.
Ну так что же? Ведь это война...
За пару недель упорной работы франки возвели у своего лагеря целую систему сложных укреплений. С помощью пленного сарацинского мастера построили отличный таран и еще одну осадную башню. Правда, ее тоже успешно сожгли, но не сразу и не полностью. Английские лучники с верхнего этажа этого громоздкого сооружения успели изрядно потрепать нервы жителям города.
Защитникам Акры приходилось нелегко. Провизия у них должна была закончиться еще в конце июня, тогда же франкам наконец удалось отрезать от города порт, и ни один корабль с припасами больше не проскальзывал мимо их бдительного взгляда. Все попытки помочь голодающим немедленно пресекались.
Шутки кончились. Первого июля франки пошли на штурм с четырех сторон, у самых слабых воротных створок заработал таран, и сколько осажденные ни поливали его кипятком, сколько ни швыряли камней — результата не было. Войска Саладина смогли отбросить от стен лишь один отряд, преследуя убегающих, напали на второй, но английские солдаты тут же укрылись за земляным валом, укрепленным камнями, и осыпали противника стрелами.
Это были две сотни графа Герефорда.
Дик изнемогал от беспокойства, а войска все топтались и топтались под стенами Акры. Осада шла ни шатко ни валко, и неизвестно было, когда же город наконец падет. Рыцарю-магу все казалось, что если он сам окажется в центре событий, все пойдет быстрее. Король, который чувствовал себя достаточно хорошо для того, чтоб хотя бы наблюдать за штурмом (и теперь он, сидя верхом на неподвижном, как скала, коне, черной башней возвышался над гребнем одного из лагерных укреплений), отпустил своего любимчика в бой.
— Иди-иди, — сказал он снисходительно. — И принеси мне этот город на блюде.
Но принести город никак не получалось. Хорошо, что хотя бы есть укрепления, хорошо, что солдаты не пожалели сил. Конники Саладина налетали небольшими отрядами, но кони не могли одолеть крутой подъем вала, сверху на врага сыпались дротики и стрелы, пока запас того и другого не закончился, и сарацинские воины, довольно опытные и сообразительные, понимали, что здесь они не смогут сделать ничего. Дик кричал на своих солдат, чтоб не отступали с гребня вала, чтоб не опускали щиты и чтоб кто-нибудь сбегал за стрелами в лагерь.
Они держались до самой темноты. За их спиной отряды французских солдат лезли на стены Акры по неуклюжим, на скорую руку связанным лестницам, и рубились между зубцов. Сарацины рвались под стены, чтоб помешать штурму, но англичане не подпускали их. И преимущество на этот раз было не на их стороне. Конница — это прекрасно, особенно в чистом поле, но не тогда, когда посреди чистого поля возведены укрепления или выставлен строй пехотинцев с длинными копьями. Тогда лошадям и их наездникам приходится несладко.
Сарацины отступили, и, наблюдая за движением конного отряда, Дик коротко приказал своим солдатам:
— Разделиться.
— Как? — спросил сотник, который оказался рядом с рыцарем.
— По сотням. Свою сотню построй, и марш на левую оконечность вала. Сейчас там будет бой.
— Слева?
— Конечно, слева! Справа наш лагерь. Он укреплен будь здоров! — Граф Герефорд озабоченно посмотрел на запад: солнце сияло, как блюдо из старой бронзы, начищенное до блеска. — Скоро закат. Времени в обрез.
— У кого?
— И у нас, и у них. Вперед.
Дик угадал верно: сарацинская конница вихрем налетела на левый край вала — дальше начинался полузасыпанный, но еще опасный ров — и попыталась взять укрепление с ходу. И будь там, как прежде, один-два десятка солдат, воинам Саладииа удалась бы их маленькая хитрость. Но их уже ждала отборная сотня, ощетинившаяся копьями, мечами и дротиками. Разозленные и голодные англичане воинственно вопили, размахивая оружием, и противник почел за лучшее не соваться под удары. Поэтому, как легко догадаться, и потерпел поражение.
На землю медленно опускались сумерки, они сгущались, и с моря задул прохладный, напоенный влагой бриз, приятный до дрожи. Рубиться стало нелегко, и сарацины отступили. Отступили и франки, обнаружившие, что драться в темноте на стенах города — занятие чертовски опасное: легко можно сверзиться вниз. Поупорствовав некоторое время, они заспешили вниз по лестницам и отправились в лагерь. Осажденные, едва веря в свою удачу, естественно, им не препятствовали.
Дик вернулся в свою палатку смертельно уставшим, со стоном стащил кольчугу, — Трагерн принял ее и понес чистить — и повалился на землю. Серпиана подошла, сочувственно заглянула в глаза и предложила принести еды.
— К бесу еду, — простонал он. — Я не встану даже под угрозой смерти, — но принесенную баранью ногу с удовольствием обглодал.
Он уснул там же, где ел, не найдя в себе сил хотя бы забраться в палатку. Серпиана только укрыла его плащом. А на следующее утро, едва яркое, как крылья райской птицы, разноцветье восхода сменилось первым бронзово-огненным лучом солнца, показавшегося из-за горизонта, дозорные ударили в щиты, поднимая тревогу. Граф Герефорд вскочил как ужаленный, схватился за сумку с кольчугой. Из-за полога палатки выглянула девушка-змея, такая свежая, словно она только что умылась росой. Ее длинные темные косы, обычно убранные под повязку, упали на плечи, вырез бледно-зеленого платья открывал нежную шею и безупречные плечи.
Она была так прекрасна, что для Дика на мгновение поблекли краски восхода. Ему не хотелось ни обнимать ее, ни целовать — только любоваться. Выбравшись из палатки, девушка поднялась на ноги и оправила волосы. Она смотрела на жениха с тревогой.
— Это Саладин?
— Наверняка. Солнце, я прошу тебя, будь у королевского шатра. Там безопаснее.
— Не надо бояться за меня. — Она коснулась его щеки. — Я могу за себя постоять. Я уже вспомнила уйму заклинаний.
Дик покачал головой и, подхватив меч лорда Мейдаля, бросился в южную часть лагеря.
Навстречу ему, пробираясь между палатками, бежали сарацины. Их было немного, видимо, тонкие струйки потока, основную часть которого сдержали укрепления. На бегу граф Герефорд взмахнул мечом. Он с грохотом сшибся с сирийцем, подданным султана Саладина, и повалил его на пепелище вчерашнего костра. Мусульманин вскочил, скалясь, и замахнулся на противника легкой, слегка изогнутой саблей. Он действовал своим клинком куда быстрее, чем молодой рыцарь — тяжелым прямым нормандским мечом, что, впрочем, было неудивительно. Оружие англичанина весило, должно быть, раза в два больше, чем великолепно отточенная сабля. Двигался сарацин плавно и стремительно, как кобра. На мгновение Дик горько пожалел, что не прихватил щита.
Он ткнул длинным мечом в лицо противнику, заставил его отскочить и налетел, надеясь смять сирийца
