Приближенные прекрасно понимали, в чем дело, но все делали вид, что предстоит всего лишь визит вежливости.
Хоть Львиное Сердце оставил всех, включая молодого графа Герефорда, снаружи палатки, кричал он так, что слышал, наверное, весь лагерь. Правда, разобрать отдельные слова было сложно — очень уж громко бранились оба, но большинство и не прислушивалось. И так было понятно, о чем речь. Оруженосцы короля, его секретарь и писец, граф Монтгомери и граф Герефорд тоскливо переглядывались и ждали, когда же Плантагенету надоест браниться.
Ричарда хватило на весь вечер. Через час после заката он быстрым шагом вышел из шатра герцога Бургундского и отправился к себе, предварительно отпустив свиту и слуг. К Гуго вызвали лекаря, чтоб успокоить его и излечить головную боль.
А наутро по лагерю разнесся слух, что бургундский сеньор болен. Сперва болтали, что его недомогания — последствия гнева и ссоры, дурно отразившейся на пищеварении, но самочувствие больного не улучшалось. Потом герцог слег — поговаривали, что у него открылись старые раны. Разок Дик заметил лекаря герцога, проскользнувшего мимо него с тазиком в руках. У лекаря было скорбное лицо и опущенные долу глаза в набрякших, черепашьих веках. Он лишь на миг поднял свой взгляд на Герефорда — и снова уставился в землю, но молодой рыцарь вспомнил, что как-то видел его у шатра короля Английского. Здоровяк Ричард никогда не болел, даже маяться зубами ему не случалось ни разу в жизни, и целитель появлялся рядом с ним лишь тогда, когда враг умудрялся нанести Плантагенету рану.
Уэбо взглянул на лекаря и отвернулся. Следовало отдать должное королю Англии: если он принимал какое-то решение, то добивался его осуществления. Так или иначе, но непременно. Государь прекрасно обошелся и без колдуна. Ему хватило лекаря, за немалые, должно быть, деньги забывшего свою клятву.
Герцог Бургундский умер через три дня, а после похорон Гуго король Английский приказал схватить лекаря, вырвать ему язык и повесить.
— Терпеть не могу эту породу, — доверительно сказал он своим приближенным. — Что ни лекарь, то отравитель.
О лекаре, разумеется, никто не сожалел.
Король постепенно собирал армию — идти на Иерусалим, и солдаты, предвидя, что ту же пустыню с чахлыми кустиками черной акации, которые даже тени не дают им придется измерить шагами в третий раз, запасались водой. Десятитысячное французское войско, оставшееся без своего предводителя, герцога Бургундского, перешло «под опеку» де Блуа лишь потому, что он первым успел заявить свои права. Растерянные французские сеньоры согласились с ним. В конце концов, почему бы и нет? Он такой же родственник Капетингов, как и все остальные...
На де Блуа произвела должное впечатление судьба бургундца, и он заверил короля Англии, что поддержит любое его начинание и что французская армия пойдет всюду, где святое христианство нуждается в ее помощи. Конечно же, у войска должен быть один предводитель, и этим предводителем пусть будет самый знатный среди них, то есть король. Кое-кто из французов ворчал, что корона еще ничего не значит и что дедушка Ричарда был таким же, как и все они, пронырливым и не слишком богатым рыцарем, которому просто повезло. Но ворчали потихоньку, так, чтоб до внука «пронырливого рыцаря» это не дошло.
Но еще одного шанса напасть на беззащитный Иерусалим у короля уже не было. Едва он собрал войско, как из Яффы прискакал измученный солдат на взмыленном коне и рассказал, что город осадили войска Саладина.
— Он же был где-то на юге! — завопил Ричард. — Он собирал войска! Неужели уже собрал?! Когда только успел!
— Я не знаю, государь, — пошатываясь, ответил гонец. Он воспаленными глазами с жадностью смотрел на запотевший от холода кувшинчик вина, разбавленного водой.
— Какого черта ты не знаешь?
— Государь, позвольте я уведу посланника? — вмешался Дик. — Он на ногах не стоит.
— Отведи... Уэбо, стой! Ты знал, что Саладин нападет на Яффу?
— Государь, я же не ясновидящий...
— Так выучись им быть, ты понял? Можешь одно, сумей и другое. Мне надоело слышать твои вечные «не умею», «не могу». Больше не желаю слышать ничего подобного, тебе ясно?
— Да, государь.
Он выволок ослабевшего солдата прочь из шатра. Да и что тут еще скажешь? Остается только согласиться.
— Такое впечатление, что, если б не король, я бы так ничему и не научился, — невесело шутил он у своего костерка, разложенного близ королевской палатки — на случай, если его величеству взбредет в голову зачем-то позвать Герефорда — или Уэбо, как он его иногда называл.
— Значит, государь поступает правильно, — сказала Серпиана.
Она сидела рядом с ним. После того как ее слегка припорошила серая пыль, а личико чуть загорело под палящим солнцем сирийской пустыни, она перестала так сильно походить на переодетую девушку, как раньше. Выглядела она теперь словно обычный смазливый четырнадцатилетний паренек, незнамо зачем отправившийся в поход. Волосы слегка отросли, стали такими же, как и у других рыцарей. У некоторых мужчин отрастала такая копна, что ее сложно было запихать в шлем, и только тогда рыцарь брался за ножницы.
Рядом с Серпианой, задумчиво ковыряясь в котелке с остатками каши, сидел Трагерн, а напротив него — Элдли. Иногда к ним присоединялись трое сотников небольшого отряда Герефорда, но на этот раз у них было слишком много работы, и четверо друзей могли поговорить свободно.
Когда Элдли стал одним из компании, Дик даже не заметил. Все произошло как-то само собой. Джордж совершенно спокойно воспринял новость, что каждый из этих троих обладает какими-то необычными способностями, за которые в ином захолустье могут и сжечь на костре — на всякий случай... А могут и не сжечь. Элдли немедленно заявил, что в особых способностях не видит ничего подозрительного, наоборот, очень рад. Уж что может пригодиться в бою — так это магия.
— Я всегда говорил: пока колдун полезен для окружающих, он хорош во всех отношениях, — сказал Джордж. — А вот когда начинает буянить, то уж тут не обессудь. Ну так ты же не начнешь! Зачем тебе это может быть нужно...
Подобное спокойное отношение к сверхъестественному было свойственно тем, кого не терзали постоянные страхи. Друидическое прошлое еще не забылось, и на колдунов ополчались лишь те, кто боялся всего вокруг, да церковники, боровшиеся за абсолютную власть над душами всех людей на свете. В который раз Дик убедился в том, что люди помнят прошлое, и друид был прав: все еще можно повернуть вспять... Если, конечно, ему удастся найти и снять печать.
— Ну так что, теперь ты будешь учиться ясновидению? — спросила улыбаясь Серпиана.
— Думаю, в этом нет необходимости. Уверен, король скоро забудет свое требование. Он просто не в духе... А что, есть соответствующие заклинания?
— Заклинания бывают любые. Другое дело, что их можно не знать или не уметь использовать. Есть даже такие, которые нельзя применять.
— Тогда зачем они нужны?
— Ну... на всякий случай.
Сами не понимая почему, мужчины переглянулись и рассмеялись.
Под Яффой они были через три дня. Французская армия двигалась по берегу, английская — на кораблях. Ветер был попутный, и англичане, как и планировали, добрались до города быстрее французов. Впрочем, Ричард был уверен, что пару дней он вполне обойдется и без подмоги. Он в нетерпении покусывал губы, глядя, как неспешно плывет мимо сирийский берег, и, кажется, не снимал кольчугу даже ночью. Спал вполглаза, а его меч и датская секира постоянно лежали рядом.
Когда Яффа показалась из-за скалы и стали видны дымки над стенами, король понял, что опоздал Город был уже захвачен — об этом говорили и стяги на угловых башенках, и пожженные франкские корабли. Он требовательно махнул своему оруженосцу и приказал подать шлем. Дик, как всегда находившийся поблизости, наклонился к страдавшему даже от легкой качки Трагерну и шепнул:
— Сиди здесь. С корабля не сходи.
