это было возможно, возвели новые укрепления вокруг Аскалона, Газы и Дарума — валы и низкие каменные стены, сложенные на скорую руку, но добротно. Казалось, все шло хорошо, но скоро государь Английский стал понимать, что Саладин, как ни крути, все-таки сильнее его. И не потому, что он более талантливый военачальник, не потому, что умнее или дальновиднее. Просто он может набирать воинов по соседству, в Египте, а Ричарду за подкреплением придется плыть через все Средиземное море. Кроме того, противник не будет ждать, пока он наберет в Англии новую армию.
Вдали от своей земли и своих французских доменов венценосный рыцарь, способный наводить ужас как на своих, так и на чужих, почувствовал себя слабым.
Шло время, год пролетел незаметно, и к середине весны Ричард, распоряжаясь отправкой войск из Акры в Дарум, наконец, дождался известия о смерти маркиза де Монферра. Новоявленный король Иерусалимский давно уже раздражал короля Английского. Он почти не давал Ричарду людей, редко отправлял корабли, груженные продовольствием, но зато с пылом, достойным лучшего применения, назначал новые налоги и сборы, в том числе и на тех землях, которые государь Англии считал пока только своими. Попытки тирского правителя лезть на территорию, занятую его войсками, вызывали у него плохо скрываемое раздражение, а иногда и откровенную ярость.
Он быстро понял, что с де Монферра не будет никакого толку. Впрочем, и Ги де Лузиньян никуда не годился как король. Он не добрался до Кипра, поскольку, пока собирался туда, призывая под свои новые знамена верных ему людей, трон Кипра быстренько занял его старший брат. Поскольку Амори де Лузиньян отлично распоряжался на острове, вовремя присылал галеры с провизией, а также не слишком много воровал, король Английский решил оставить все как есть и вздохнул с облегчением, когда младшего Лузиньяна убили в схватке.
Получив известие о смерти Конрада, Ричард немедленно приказал свите седлать коней и отправился из Акры в Тир, оставив свою армию, воюющую под Дарумом, под началом Раймона Тулузского и Роберта Лестера, до смерти гордого такой честью. Корабль был быстроходный, потребовалось всего два дня, чтоб добраться до Тира, где маркиза еще не успели подготовить к погребению. Конрад лежал в коротком и, должно быть, очень неудобном гробу в главной церкви Тира, облаченный в свой самый роскошный камзол, и пришедший попрощаться с ним король Английский оглядел саркофаг с таким откровенным удовольствием, что это выглядело просто неприлично, если не сказать подозрительно.
Если б Дик не знал наверняка, что это не так, он подумал бы, что именно Ричард подослал к де Монферра убийц. Еще более года назад, когда охрана вынесла тело убитого Львиным Сердцем ассасина, Герефорд сказал своему королю, что именно его, Ричарда, обвинят в этом убийстве.
— Особенно если вы поспешите использовать его смерть в своих интересах.
— Угадал, — рассмеялся Ричард. — Именно так я и собираюсь поступить.
— Государь, я думаю...
— И хватит болтать без разрешения, Герефорд! Ты ничего не понимаешь в государственных делах. Все-таки ты рожден не в королевской семье. Твое дело — биться, а не думать.
«Если бы ты знал, — невольно подумал Уэбо, с любопытством рассматривая короля. — Интересно, что бы ты сказал...»
— Государь, вас могут обвинить в этом убийстве.
— Доказательства, Герефорд! Обрати внимание на то, что против меня нет никаких доказательств. А раз так, я использую его смерть в своих интересах без каких-либо колебаний. И довольно об этом. Я даже благодарен правителю ассасинов, что он счел де Монферра опасным.
Дик оставил бесполезный спор.
И теперь он смотрел на озаренное радостью жестокое лицо Ричарда и перепуганное, растерянное личико Изабеллы де Монферра, вдовы Конрада. Она не утратила рассудительности и понимала, что сейчас находится в руках английского короля. Изабелла, как и многие, считала, что именно Ричард повинен в убийстве ее мужа. О Конраде она нисколько не сожалела и мечтала лишь о том, чтоб правитель Англии подобрал ей хорошего мужа. В том, что ее выдадут замуж, она нисколько не сомневалась. Но как-то не думала, что окажется под венцом через день после смерти предыдущего супруга.
У нее едва хватило времени переодеться в более или менее приличный наряд, когда Ричард, не слушая растерянного лепета о годичном или хотя бы трехмесячном трауре, повел ее в храм.
Перед церемонией бракосочетания тело бывшего короля Иерусалимского вынесли на площадь и без затей опустили носилки перед входом, прямо на булыжную мостовую. Когда священник в храме обвенчал юную вдову с Генрихом Шампанским и перед алтарем были принесены все необходимые клятвы, отныне дающие графу право на трон Иерусалимского королевства, тело занесли обратно.
Хохотушка Изабелла с тревогой смотрела на нового мужа, который, понятное дело, не обращал на нее никакого внимания. Жена его не интересовала, значение имела лишь корона, которую она могла передать. А Изабеллу волновало только одно: удастся ли ей родить детей от этого мужчины или вскоре она снова окажется перед алтарем. Она уже уверилась, что с ней все будет благополучно, пока ее дети не вырастут и не обретут силу. Даже Конрад, бессовестный мерзавец и жестокий садист, обращался с ней бережно и вежливо. Ведь если бы ее не стало, корона уплыла бы к кому-нибудь другому. А в лице Генриха не было жестокости. Он был самым обычным мужчиной, ни плохим, ни хорошим, и это успокаивало Изабеллу.
Дик, наблюдая за венчанием, только морщился. Впрочем, бог его знает, может, именно такой нелепый и даже неприличный обряд превратится в самый прочный брак. Он покосился на Серпиану, уже сжившуюся с кольчугой и подшлемником на стремительно отрастающих волосах, и подумал, что она в красивом свадебном наряде выглядела бы здесь гораздо уместнее. Только не рядом с графом Шампани. Рядом с графом Герефордом.
— Ты не надумала? — спросил он ее шепотом.
Серпиана подняла на спутника отсутствующий взгляд:
— Что?
— Не надумала выходить замуж?
— Кажется, браки между представителями одного пола запрещены.
Он выпрямился, досадливо поджимая губы. Эти шутки перестали его занимать.
— Ты слишком вжилась в роль. Пора тебя силой запихивать в женское платье.
Девушка фыркнула и тихонько засмеялась. Этот смех заглушили приветственные крики Ричардовой свиты, торопящейся поздравить молодых. Поздравления выглядели странно, но традицию следовало соблюдать.
— Как это интересно. Я, пожалуй, даже не против. Будешь это делать прямо сейчас? Но ты же понимаешь, чем это закончится?
Он почувствован, что больше всего на свете хочет обнять ее и прижать к себе, но сделать этого было нельзя.
Пира по случаю бракосочетания толком и не было. Молодых почти сразу отправили в опочивальню, поскольку брак мог считаться свершенным лишь после того, как женщина оказывалась в постели с супругом, а король Английский опасался, что кто-нибудь умудрится перебежать ему дорогу. Разговор за столом шел только о Франции и Сирии, о том, что надлежит сделать и что уже сделано, и о том, как неплохо было бы разбить Иерусалимское королевство на несколько небольших земель и как хорошо было бы объединить его с Королевством Кипр. Дику скоро стало скучно, и он утащил Серпиану со свадебного обеда и забился с нею в уголок отведенного им покоя.
Он целовал ее плечи и грудь, еще пахнущие железом от кольчуги, и этот запах, смешивающийся со сладостным ароматом здорового женского тела, казался ему гораздо более приятным, чем любые самые дорогие благовония... О, после штурма яффского замка Герефорд со всей страстью возненавидел любые благовония. Он касался губами ее шеи и изящных ушей, полупрозрачных и таких совершенных, что они казались изделием ювелира, а не природы. Он осторожно ласкал ее волосы, которые уже отросли до плеч, и прикрытые глаза под тонкими дугами бровей, и тончайшую кожу.
Она была прекрасна. Прекрасней, чем какая-либо женщина в его жизни, и когда Дик любовался ее красотой и касался ее безупречного тела, он не верил, что видит ее воочию и что тепло и нежность ее кожи не чудится ему.
— Я люблю тебя, Ана, — шептал он. — Я не могу без тебя. Ты — свет моей жизни.
— Я тоже, — прошептала она в ответ. — Я тоже тебя люблю... Но почему на этот раз не по-
