промыслам Дрогобыча, служившим для [114] немцев одним из важнейших источников снабжения горючим Восточного фронта.
Конечно, и на этот раз, готовясь к новому походу, никто из партизан, кроме командования соединения, не знал, куда мы пойдём. Знали только, что предстоит выполнить очень почётную задачу, проникнуть в ещё более глубокий тыл врага, в районы, где он чувствует себя смелее, где опасность для нас во много раз возрастёт, и, главное, знали, что мы опять идём в поход с ведома Сталина.
Каждый вечер возле штаба у костра вокруг товарища Коротченко собирались партизаны, пели песни, беседовали. Каких только вопросов не задавали бойцы товарищу Коротченко, но я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь спросил:
— А куда, Демьян Сергеевич, мы пойдём теперь, в какие края?
Никогда не спрашивать куда, зачем идём, полностью полагаться на командование, стало у нашего народа законом, и я не помню, чтобы кто-нибудь его нарушил, хотя, казалось бы, у бойцов не раз должен был возникать вопрос: почему мы вдруг сворачиваем в сторону, возвращаемся назад, делаем такую петлю?
Когда партизанская колонна неожиданно изменяла маршрут, бойцы обычно запевали:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
После митинга, на котором Руднев, говоря о предстоящем походе, намекнул, что, возможно, нам придётся побывать в тех краях, где зреет виноград, в лесу долго не умолкала эта песня о Родине.
На одном из самолётов прибыл к нам начальник Украинского штаба партизанского движения генерал- майор Строкач. Он привёз ордена и медали награждённым за отличие в боях. Здесь в дубовой роще Полесья получили правительственные награды несколько сот бойцов и командиров, в числе их все путивляне, начавшие свой боевой путь в Спадщанском лесу. Радостный это был день. Все наши мысли были обращены к товарищу Сталину. Когда вручались награды, каждый из нас думал: это его забота, его внимание, нашего отца, пославшего нас в дальний и славный путь; в каком бы глубоком тылу противника мы ни очутились, всюду Сталин увидит нас, будет следить за каждым нашим шагом, всюду мы будем чувствовать его отеческую заботу, его руководство. И я по глазам видел: [115] скажи сейчас, что надо итти в поход за тридевять земель, в тридесятое царство, и пойдут, ничто не остановит — никакие реки, никакие горы.
Перед выходом в поход на Карпаты с обратными рейсами самолётов была отправлена на «Большую землю» новая партия раненых и больных партизан. Пришлось нам проводить в Москву и Деда Мороза. Как ни крепился старик, зимой для закалки обтиравшийся на воздухе ледяной водой, но здоровье всё-таки сдало. После переправы через Припять Деда Мороза разбил такой ревматизм, что он ни» рукой, ни ногой не мог шевельнуть. В Милашевичи артиллеристы везли своего «папашу» на подводе и кормили его с ложки.
Не хотелось Алексею Ильичу покидать отряд. Прощаясь, он со слезами на глазах говорил своим боевым друзьям:
— Только бы вылечили меня в Москве, а как встану на ноги, я живо к вам прилечу обратно, найду своих хлопцев, где бы они ни были.
12 июня партизанское соединение после напутствия, полученного от товарища Коротченко, выступило в поход на Карпаты. Почти два месяца пробыл с нами Демьян Сергеевич, неся тяготы, лишения и опасности партизанской жизни наравне со всеми бойцами и командирами. Крепко сроднился с ним наш народ. Теперь он получил новое задание Центрального Комитета партии и должен был расстаться с нами. Провожая партизан, товарищ Коротченко долго стоял на дороге, смотрел вслед ротам, с песнями уходившим в даль.
— Какой народ! — сказал он мне, прощаясь. — Если бы мог, обязательно пошёл с вами.
Успех нашего нового похода зависел прежде всего от того, сумеем ли мы появиться на Карпатах так же внезапно для противника, как весной под Киевом.
Выйдя из лесов и болот южного Полесья в поля Западной Украины, мы должны были пройти три области — Ровенскую, Тарнопольскую и Станиславскую, форсировать несколько больших рек, пересечь до десятка железных дорог. Может ли партизанская колонна, растягивающаяся по дороге на 8–10 километров, совершить такой марш скрытно, не обнаружив себя?
За время маневренных действий у нас постепенно выработались свои железные законы партизанского марша. Выступать в поход с наступлением темноты, а при дневном свете отдыхать в лесу или в глухих сёлах. Знать всё, что [116] делается далеко впереди и по сторонам. Не итти долго в одном направлении, прямым дорогам предпочитать окольные, не бояться сделать крюк или петлю. Проходя мимо крупных гарнизонов врага, прикрываться от них заслонами. Небольшие гарнизоны, заставы, засады уничтожать без остатка. Ни под каким видом не нарушать в движении строй, никому не выходить из рядов. Всегда быть готовыми к тому, чтобы через две минуты после появления врага походная колонна могла занять круговую оборону и открыть огонь на поражение из всех видов оружия. Одни пушки выезжают на позиции, а другие тем временем бьют прямо с дороги. Главные силы идут глухими просёлками, тропами, дорогами, которые известны только местным жителям, а диверсионные группы выходят на большаки и железнодорожные линии, закрывают их для противника — рвут мосты, рельсы, провода, пускают под откос эшелоны. Там, где идёт ночью партизанская колонна, — тишина, а далеко вокруг все гремит и пылает. Вступаешь в село — подымай народ на борьбу, используй для этого всё — листовки, радио, агитаторов, вооружай местных партизан, учи их своему опыту, чтобы завтра, когда будешь далеко, позади тебя не затухало пламя пожаров, не умолкал грохот взрывов. Ни в коем случае не говори «мы — путивляне», «мы — шалыгинцы», «мы — глуховцы», забудь названия своих районов. Никто не знает, куда мы идём, и никто не должен знать, откуда мы пришли. Весь народ воюет. И мы только струйка в грозном потоке народа. Пусть враг попробует найти нас.
Строго соблюдая эти законы партизанского марша, мы прошли за месяц 600 километров — обогнули с севера Ровно, повернули на юг между Ровно и Луцком, миновали Тарнополь и взяли направление на запад, к Днестру. По пути было пущено под откос 12 немецких эшелонов, взорвано 13 железнодорожных и шоссейных мостов, и всё-таки наше появление на подходах к Днестру было для немцев настолько неожиданным, что они приняли партизан за десантников, сброшенных на парашютах. По дорогам заметались на машинах отряды жандармерии. Один такой отряд наскочил на нас у города Скалат. Мы стояли тут на днёвке, расположившись на опушке леса. Решив, что перед ними небольшой отряд советских десантников, немецкие жандармы развернулись в цепи и пошли в «психическую» атаку на партизанское соединение, насчитывавшее около двух тысяч бойцов. Мы подпустили этих молодчиков на такое расстояние, что могли позабавиться при виде того, как [117] быстро изменилось выражение их лиц, когда вдруг ожила вся опушка леса, навстречу врагу поднялась лавина партизан и из-за деревьев выскочил эскадрон во главе с Усачем — Ленкиным, следом за которым скакал на своём гигантском битюге живописный Лёша-кавалерист. Жандармов, как ветром сдуло. Остались только автомашины, на которых они прикатили в Скалат.
После этого начался страшный переполох среди немецких властей во всех южных районах Тарнопольской области. Ещё до нашего приближения они удрали из Бучача, Монастырищ и Галича. Теперь всё решала быстрота движения. С 12 июля мы шли параллельно Днестру. Надо было переправиться через Днестр и подойти к нефтяным вышкам Дрогобыча раньше, чем немцы организуют их оборону, сосредоточат против прорвавшихся в горы партизан превосходящие силы.
Разведчики Вершигоры, успевшие уже побывать под Львовом, сообщили, что немцы подняли на ноги все свои гарнизоны в близлежащих городах, что горно-стрелковые полки, следующие из Норвегии на Восточный фронт, задержаны в пути и уже выгружаются из эшелонов. Нашей разведкой был перехвачен документ, из которого мы узнали, что немецкое командование выделило 500 автомашин для переброски войск в горы. В поисках удобной переправы мы двигались вдоль Днестра стремительным маршем, делая за переход по 60 километров. «Теперь промедление — смерти подобно», — говорили командиры бойцам.
Немецкое командование стягивало к переправам через Днестр 4 и 13-е эсэсовские полицейские полки и отряды жандармерии. Но партизаны опередили врага. Темной ночью 15 июля кавалерия Ленкина скрытно подошла к мосту у села Сивки, севернее Галича. С криком «ура» появившиеся из тьмы конники лавой обрушились на ошеломлённую охрану, и она была перерублена, прежде чем успела открыть огонь. К утру партизанское соединение было уже на том берегу Днестра.
Исходным пунктом для удара по нефтяным промыслам мы избрали Чёрный лес, что к западу от города Станислава, у подножья Карпат. Чтобы войти в этот лес, надо было форсировать ещё реку Ломницу. Это
