наш выход в горы и обнаружили нас на склонах Карпат уже с воздуха. Обнаружить нас было нетрудно, так как в горах ночного времени нам стало нехватать, приходилось продолжать движение уже при свете дня.
Пронеслись над дорогой воздушные разведчики, и вскоре начались налёты штурмовиков. Собьём ружейно-пулеметным огнём одну машину, грохнется где-нибудь в горах, остальные отвяжутся, но ненадолго. Только успеем оттащить в сторону убитых лошадей, расчистить дорогу от раскрошенных повозок, как слышим — опять ревут самолёты, рвутся бомбы. Людям есть где укрыться — кругом лес, вековые деревья, а обоз всё время под бомбами и огнём немецких штурмовиков. Чтобы спасти лошадей, стали при появлении авиации выпрягать их и втаскивать по крутым склонам в лес.
Так вот и двигались шаг за шагом к вершинам Карпат, острыми зубцами закрывавшим горизонт: поминутно выпрягали и запрягали испуганно упиравшихся лошадей, с лопатами и топорами в руках прокладывали себе путь по узкой дорожке, заваленной расщеплёнными деревьями, развороченной землёй, расколотыми камнями, изрытой бомбами, да время от времени хоронили под гранитными глыбами кого- нибудь из своих боевых товарищей, павшего при очередном налёте немецких бандитов, клялись отомстить врагу.
И отомстили, отомстили так, что враг обезумел от ярости. На горизонте десятки вышек. Дрогобычская нефть!
В ночь на 20 июля все наши батальоны выслали под прикрытием автоматчиков группы подрывников для уничтожения нефтяных промыслов.
Пламя пожаров озарило склоны Карпатских гор. Партизаны любят ночь, тишину, но тут и ночью было светло как днём, а от горящей нефти стоял кругом такой треск, воздух так дрожал, что не было слышно гула моторов немецких самолётов, не дававших нам покоя даже ночью. [122]
Враг метался с места на место, но помешать нам не мог. Мы нападали одновременно на все участки.
Спасибо нашим неизвестным друзьям-помощникам, рабочим и инженерам-нефтяникам. Незаметными горными тропами приводили они партизан к вышкам и силовым установкам. Один из наших здешних друзей показал, где проходят трубы подземного нефтепровода Биткув — Яблонов. Свыше 50 тысяч тонн горючего выпустили партизаны с его помощью из этого нефтепровода в горную речку Быстрицу. Это был поляк, инженер. Фамилии его, как и многих других наших помощников, к сожалению, не удалось узнать. Сделав своё дело, он исчез так же таинственно, как и появился в лесу среди партизан.
Несколько ночей подряд бушевали пожары на нефтепромыслах Биткув и Яблонов. Днём диверсионные группы партизан укрывались в лесах, но как только наступала ночь, в горах снова вспыхивали столбы огня, окрестность оглашалась треском горящей нефти. Утром уже солнце взойдёт, а склоны гор ещё закрыты чёрными тучами дыма.
Это было у границ Чехословакии. Здесь в огне и дыму, под грохот взрывов и треск пожаров мы провели в лесу на поляне собрание, на котором стоял необычный вопрос. Почти за год до этого к нам в Брянские леса пришло из 47-го венгерского полка восемь солдат-перебежчиков, русинов, насильно мобилизованных немцами. Мы выполнили их просьбу — зачислили бойцами в свой отряд. Они прошли с нами от Старой Гуты до Карпат, оказались хорошими товарищами, храбрыми бойцами. И вот у нас при подходе к границе Чехословакии возникла мысль отправить их к себе на родину, чтобы они помогли своим землякам, нашим зарубежным братьям, перенять опыт борьбы советских партизан. Этот вопрос и стоял на собрании. Собственно говоря, это было не собрание, а просто дружеские проводы товарищей по борьбе. Высказали свои пожелания, дали советы, снабдили оружием, продовольствием и крепко пожали на прощание руки.
За время рейдов на просторах Украины мы привыкли к полной свободе манёвра, к тому, что всегда могли свернуть с дорог в любую сторону, к стремительным маршам. С огромным обозом, гуртом скота мы делали на равнине за ночной переход до шестидесяти километров. Иное дело в горах, где нам пришлось двигаться тропами по крутым склонам и узким лощинам рек. Здесь с нечеловеческими усилиями мы продвигались за ночь на 5–6 километров. Противник, [123] конечно, воспользовался этим. Имея в своём распоряжении шоссейные дороги, автотранспорт, гитлеровцы быстро заперли все выходы из гор и начали сжимать кольцо окружения. Теперь немцы были совершенно уверены, что мы попались в ловушку. В Надворной нас караулил 6-й эсэсовский полк, в Яремче — 26-й, в Печенижене — 347-й горно- стрелковый.
Выполнив свою главную задачу, — с 19 до 24 июля было взорвано 41 нефтяная вышка, 13 нефтехранилищ, три нефтеперегонных и один озокеритный заводы, — мы вышли в лощину реки Гнилицы. Немецкие и венгерские войска занимали уже все высоты, господствовавшие над этой лощиной, укрепляли их, рыли в каменном грунте окопы.
Враг держался оборонительной тактики. Он рассчитывал нас измотать, заставить израсходовать все боеприпасы, а тем временем стянуть вокруг кольцо такой плотности, чтобы ни один человек не мог вырваться из него. Немецкое командование, как показывали пленные, отдало приказ во что бы то ни стало захватить меня живьём.
Выход из гор
Ведя борьбу за высоту, за более выгодное положение в горах, партизаны прорывали одно кольцо врага и опять оказывались в кольце. Всё выше и выше поднимались мы в горы. Чтобы свободнее маневрировать, все повозки были переделаны на двуколки, потом пришлось отказаться и от них — перейти на вьюки, раненых нести на носилках.
Все сколько-нибудь проезжие дороги были под наблюдением немецкой авиации. Мы пробирались со своим тяжёлым вооружением — пушками и миномётами — по тропинкам, известным только местным горцам — гуцулам. Они давали нам проводников — смелых охотников. С их помощью мы проходили иногда и без троп, пробирались через лесные завалы, дремучие леса, в зарослях гигантского папоротника, где ноги то вязнут во мху, то скользят по мокрым камням. Здесь родилась новая походная песня наших партизан:
По высоким лесистым отрогам,
Там, где Быстрица, злая река,
По звериным тропам и дорогам
Пробирался отряд Ковпака.
Не раз приходилось потуже затягивать ремень: воды и соли в горах сколько угодно, но с продовольствием плохо [124] было. Нас выручали пастухи, пасшие скот на горных пастбищах и тут же в огромных котлах варившие сыр из овечьего молока. Немцы отдали приказ старостам: под страхом смертной казни согнать весь скот в долины. Но народ всё-таки нашёл возможность помогать нам. То и дело партизаны ловили «заблудившихся» коров: их пригоняли в наше расположение пастухи-гуцулы.
После нескольких дней изнурительного марша в горах мы с боем пробились к селу Поляница, что в двух километрах от чехословацкой границы. И тут опять оказалось, что все господствующие высоты заняты немцами и венграми.
Немецкая авиация не давала выводить лошадей на пастбище, и они так ослабли, что бесполезно было уже запрягать их в орудия. Мы поняли, что с пушками и миномётами нам не вырваться из гор. С тяжёлым сердцем пришлось отдать приказ: «Артбатарее и батарее 82-мм миномётов израсходовать весь боезапас по противнику и уничтожить материальную часть».
Дали в тот день жару немцам наши пушкари и миномётчики! Немецкая артиллерия, пытавшаяся было отвечать, быстро замолкла.
Когда весь боезапас был расстрелян, к орудиям привязаны толовые шашки, подожжен бикфордов шнур, бойцы и командиры, отойдя в сторону, сняли головные уборы. На душе было такое чувство, точно мы хороним своих лучших друзей. У многих навернулись слёзы. После того как раздался страшный взрыв, несколько минут стояла полная тишина. Потом я услышал, как кто-то негромко сказал:
— Ничего, товарищи, всё равно они уже износились по давности их действия.
И кто-то другой отозвался сердито:
