на станцию необмолоченные снопы. Мы посоветовали крестьянам вымолачивать ночью снопы для себя, а потом вкладывать их в мешки колосьями вниз. Наш совет понравился народу. Из всех окрестных сёл стали возить на станцию мешки с пустыми снопами. Немцы второпях отправляли в Германию вместо пшеницы одну солому.
Каждая наша группа действовала как самостоятельный отряд. Связи между собой они не имели, так как наши радиостанции не годились для работы на небольшом расстоянии. Но, поддерживая связь с «Большой землей», мы не теряли чувство локтя. Когда была получена радиограмма товарища Хрущева, поздравлявшего партизан с успешным выполнением своих задач на Карпатах, нам казалось, что мы празднуем этот день сообща, как будто все уже собрались. Общую радость омрачало только беспокойство за судьбу Руднева. Он был тяжело ранен в бою у Делятина на другой день после своей напутственной пламенной речи. Его выносили из окружения медсестра Галина и несколько бойцов. Уже впоследствии мы узнали, что все они героически погибли в неравной борьбе с врагом. Наш народ долго не мог примириться с мыслью, что больше не увидит уже своего любимого комиссара, всё надеялся, что известие о его гибели окажется неверным. «У меня такое чувство, что Семён Васильевич жив, — говорил его воспитанник и [129] помощник по комсомолу Миша Андросов. — Вот посмотрите, посмотрите». К сожалению, эти надежды не оправдались.
Мы возвращались с Карпат без Руднева, но когда приходилось с боем пробивать себе путь и раздавался призывный голос: «Вперёд, навстречу Красной Армии», трудно было поверить, что Семёна Васильевича нет среди нас[2].
Погиб при выходе с Карпат и его сын Радик. Он был ранен в одной схватке, происходившей на кукурузном поле около села Слободка Гвоздецкого района Станиславской области. После боя партизаны не нашли Радика. Уже впоследствии выяснилось, что, будучи ранен, он отполз в овраг, заросший густым лозняком, и потерял сознание. На другой день крестьянин села Слободка Кифяк Алексей Яковлевич нашёл его здесь и перенёс в свою хату. Радик был в очень тяжёлом состоянии. Кифяк и его односельчане сделали всё, чтобы спасти жизнь юного бойца. В семье Кифяка было девять детей, но он не побоялся скрывать у себя и лечить раненого партизана. По его просьбе комсомолец Гриша Никифоренко, работавший в местной подпольной группе, ходил в город за лекарством. Но ничто не помогло. Радик умер от заражения крови. Кифяк похоронил его в своём саду.
Движение на север всех наших групп началось в последних числах августа. Нашим сборным пунктом был хутор Конотоп в районе Олевск — Сарны, в южном Полесье. Каждой группе надо было пройти километров 700–800. Общий фронт движения всех наших групп достигал 200 километров от Золочева до Проскурова. Инициатива снова была в наших руках. По всему фронту движения партизан в фольварках немецких колонистов пылали зернохранилища и скирды необмолоченного хлеба.
Крупные группы тяжёлыми боями отвлекали внимание немцев на себя, а тем временем остальные группы совершали диверсии и скрытно продвигались вперёд. Вот когда сказалась партизанская спайка! Много раз за два года борьбы в тылу врага наши бойцы и командиры проходили тяжёлые испытания, но самым тяжёлым испытанием был этот поход разрозненных групп.
Самой большой группой командовал мой помощник по разведке Вершигора. В его отряде было около четырёхсот [130] путивлян. С горы Дусь они прорвались в Чёрный лес под Станиславом, откуда мы подымались на Карпаты. Немцы, обнаружив, что здесь опять появились партизаны, окружили лес и стали подвозить артиллерию. Но когда немецкая артиллерия открыла огонь по партизанской стоянке, там уже никого не было. Враг подстерегал Вершигору на глухих дорогах, ведущих в горы, а он вывел своих бойцов из леса прямо к городу и провёл их ночью по окраинам его, огородами. Чтобы сбить немцев со следа, партизаны переходили дороги, пятясь задом. Враг обнаружил Вершигору уже на Днестре. Переправив свою группу на пароме, Вершигора сейчас же разослал всех бойцов по сёлам за конями. Пока немцы переправлялись через реку, партизаны были уже на конях. Немцы увидели только пыль, поднятую умчавшимися всадниками. Двигаясь равниной, группа много раз попадала в окружение и прорывалась вперёд с боем. У Шепетовки она была зажата между несколькими высотками, занятыми немцами. Между высотками было болото, немцы считали это болото непроходимым. Партизаны спешились, бросили коней и ночью пробрались через болото по пояс в грязи.
23 сентября у местечка Городница Житомирской области Вершигора встретился со мной. Я шёл с Карпат с группой в составе около 300 человек. Со мной была одна из самых боевых рот, которой командовал Тютерев. Он провёл свою роту почти без потерь. Спустя несколько дней нас догнала группа, выходившая с гор во главе с Матющенко. 1 октября мы были уже на сборном пункте, в хуторе Конотоп, в лесах южного Полесья. Раньше нас пришла сюда, с Карпат группа под командованием Бройко. Вслед за нами начали подходить и остальные группы.
Были группы, состоявшие из нескольких человек. Базима пробивался на тачанке с четырьмя товарищами. Двое на полпути пали в стычке с немецкой полицией. Григорий Яковлевич был тяжело ранен в голову. Лошадей убило. С Базимой остались партизаны Денис Сениченко и Пётр Бычков.
Отважные партизаны прошли несколько сот километров лесами и глухими оврагами, отбиваясь от преследовавшей их полиции, неся на руках раненого Базиму и мешок с штабными документами, книгами приказов. Григорий Яковлевич легче бы с жизнью расстался, чем с этим мешком. Ещё в Спадщанском лесу он думал об истории, над каждым приказом по отряду работал как над документом исторической важности. Бывало, бой идёт, дождь льёт или снег сыплет, а Григорий [131] Яковлевич сидит на пеньке, накрывшись плащом с головой, и строчит в своей записной книжке черновик приказа. Сразу набело никогда не писал приказов. Потом уже в землянке или в шалаше ночью аккуратно переписывал их В книгу. Иной раз рассердишься даже:
— Да брось ты свою писанину, ложись спать.
Григорий Яковлевич только улыбнётся.
— Эту писанину историки будут изучать.
По заведенному у нас обычаю на каждой партизанской стоянке прежде всего оборудовалась баня. К приходу Базимы на хуторе Конотоп все бойцы и командиры уже вымылись в бане, кое-кто даже по нескольку раз, все обстирались, починили одежду и обувь. Приведя себя в порядок, партизаны прежде всего хотели сфотографироваться. Никогда у нас не было столько желающих запечатлеть себя на фотоснимке в полном боевом снаряжении, как. после возвращения с Карпат. Теперь все чувствовали, что они вошли в историю. Заставили, конечно, сняться и Григория Яковлевича.
Вот снимок, сделанный нашим партизанским фотографом на хуторе Конотоп спустя пару дней после прихода Базимы.
Он сидит на скамейке, голова его ещё перевязана, но более бодрым, подтянутым я не видел Григория Яковлевича никогда. Партизанская жизнь сделала его таким же по-настоящему военным человеком, каким раньше среди нас был один только Руднев. Теперь все стали закалёнными воинами, у всех появились армейские привычки. На снимке вместе с Базимой его спасители Сениченко и Бычков с автоматами в руках. Какие орлы! Смотришь на них и думаешь: как возмужали все, сколько сил, благородства открылось во многих раньше неприметных советских людях!
В середине октября основная масса нашего соединения была уже на сборном пункте. Не все вернулись из рейда. Некоторые бойцы пришли на хутор Конотоп, неся на шее по два и по три автомата. Один — свой, остальные — товарищей, павших в бою.
Был у нас обычай: бойцу, вернувшемуся из боя без оружия, вручалась палка, и он назначался в погонщики скота. Для партизана, народного мстителя, это было самым тяжёлым наказанием. Ничто так не ценил он, как оружие и боеприпасы. Это была его святая святых. В трудном положении, когда приходилась решать, что бросить — шинель или часть патронов, — не задумываясь, расставались с шинелью, хотя бы и стужа была. [132]
Хутор Конотоп — это несколько домиков, расположенных на лесной поляне. В этих домиках поместились штаб соединения, разведка, связь, здесь же была оборудована баня. Партизанские роты,
