бы мне предоставили другое, более доходное поместье. Ведь я вынуждена сама заботиться о себе. — И приказала Вайсу: — Ступайте к своей подопечной. Она в гостиной.
При звуке открываемой двери девушка повернула в эту сторону лицо и, не мигая, как-то странно глянула куда-то мимо Вайса. Взгляд ее не выражал ничего, кроме ожидания. Она спросила:
— Ну?
— Что с вами?
— Ах, это вы! — И сказала она это так, словно не видела, кто вошел, а узнала Вайса только после того, как он обратился к ней.
Вайс предложил прогуляться по парку. Ольга решительно отказалась.
— Я очень прошу, — подчеркнуто настойчиво повторил свою просьбу Вайс.
— А если я все-таки не соглашусь, вы меня заставите?
— Да, я буду вынужден. Мне необходимо поговорить с вами.
В вестибюле он нашел ее пальто и подал ей. Спускаясь по лестнице, она держалась за перила. Вайс хотел вежливо уступить ей дорогу, но она остановилась и стояла до тех пор, пока он не пошел впереди.
Она неуверенно шагала по расчищенной от талого снега аллее, не глядя на землю, ступая по лужам так, будто нарочно хотела промочить ноги. На лице ее было странное, горестно-озабоченное, сосредоточенное выражение.
Когда Вайс свернул на боковую дорожку, девушка, как бы машинально, продолжала идти по аллее. Вайс окликнул ее. Она пошла на его голос, продираясь сквозь кустарник.
Вайс остановился и, когда девушка приблизилась, резко махнул рукой перед ее лицом. Она даже не отшатнулась, не зажмурилась, только веки чуть дрогнули.
Вайс знал, что от голода на какое-то время теряли зрение не только многие заключенные концлагерей, но также и те, кого гестапо подвергало специфическим способам допросов. Такие периоды слепоты наступали внезапно.
Девушка, очевидно, не видя Вайса или, возможно, едва различая его, словно сквозь туман, должно быть, почувствовала на себе внимательный взгляд. Она поспешно отвернулась.
— Нина! — решительно сказал Иоганн и, взяв ее за плечи, принудил повернуть к нему лицо. — Нина, — повторил он, — я все о вас знаю!
Девушка сжалась всем телом и вдруг, вырвавшись из рук Вайса, спотыкаясь, побежала по дорожке.
Иоганн догнал ее.
— Ну, — приказал он, — не делайте глупостей!
Он тщательно продумал информацию Центра об этой «Ольге», и вывод, к которому он сейчас пришел, показался ему единственно правильным.
Он заговорил с ней спокойно, уверенно.
— Ольга эвакуировалась вместе с институтом в Свердловск. А вы — Нина. Ваш отец жив, и никто его не репрессировал. Единственное, что меня сейчас интересует: с какой целью вы выдали себя за Ольгу? И хорошо, если вы скажете правду. От этого будет зависеть для нас с вами очень многое.
— А если я ничего не скажу?
— Как вам угодно, — сказал Вайс. — В таком случае можете оставаться той, за которую вы себя выдаете.
— А кто я сейчас?
— Насколько я информирован, немецкая агентка. Изменница Родины. Так?
— Слушайте, — тихо произнесла она, — вы хотите мне внушить, что вы не такой немец, как все?
— Допустим…
— А может быть, вы просто…
— Вы не гадайте, — посоветовал Вайс.
— Хорошо, — сказала девушка и добавила с горечью: — В сущности, мне сейчас уже нечего терять.
— Вот именно, и если командование узнает, что вы почти ничего не видите, вас все равно швырнут за бесполезностью обратно в лагерь. — И Вайс добавил беспощадно: — Кому нужны слепые!
Вот что Иоганн услышал от девушки.
Да, действительно, ее отец взял в свою семью Ольгу, дочь репрессированного полковника. Потом, когда началась война, Нина стала санинструктором в части, где комиссаром был ее отец. Попала в плен. Какой-то предатель донес немцам, что она вовсе не дочь комиссара. Решил он так потому, что отец держал себя с ней на фронте строго, совсем не по-родственному. К тому же предатель этот знал от кого-то, что комиссар взял в свою семью дочь репрессированного полковника. Вот он и подумал, что Нина не дочь комиссара, а дочь репрессированного. Так он и донес немцам, добавив, что отец девушки — бывший начальник штаба, крупный военный деятель.
На допросах Нина сперва все это отрицала. А потом товарищи посоветовали ей не сопротивляться гестаповцам, назваться той, за кого ее принимали, — Ольгой — и подписать все требуемые бумаги.
В разведывательную школу она пошла, надеясь, как только выбросят в тыл, воспользовавшись полученным оружием, уничтожить своего напарника и бежать.
И когда девушка, закончив рассказ, сказала, что теперь Вайс может передать ее в гестапо или расправиться с ней по своему усмотрению, он ответил не сразу.
Иоганн колебался. Поверит ли ему Нина? Сумеет ли, когда узнает, кто он, преодолеть радость, которую — Иоганн знал это по своему опыту — иногда труднее скрывать, чем самое горькое разочарование?
Он сказал с деланным равнодушием:
— Я так и думал, что вы притворщица. Но меня все это не касается. Мне поручено сопровождать вас на время вашего отпуска. И все. Запомните: этого разговора между нами не было. Все остается по- прежнему. Вы Ольга. Что касается вашего зрения, не беспокойтесь — найдем врача и используем оставшиеся дни на лечение.
— Вы сами не тот, за кого себя выдаете! — сказала торжествующе девушка.
— Вы что же, считаете, среди нас, немцев, нет порядочных людей? — И промямлил: — И, кроме того, вы такая хорошенькая, что я, естественно, могу испытывать к вам особые, нежные чувства.
— Чувства! — презрительно сказала девушка. — Вовсе вы не такой.
— А какой?
— А какой, вы хотите, чтобы я была?
Вайс положил ей руку на плечо, попросил:
— Пожалуйста, постарайтесь оставаться такой, какой вы были. Сможете?
Девушка кивнула.
— И постарайтесь быть любезной с баронессой. В сущности, старуха не такая уж ведьма. Ее гостеприимство вам еще понадобится.
— А больше вы мне сейчас ничего сказать не хотите?
— Хочу, но не могу.
Девушка расплакалась.
— Ну вот, — сердито сказал Вайс. — Куда же вы годитесь!
— Ну, немножко-то можно? — попросила девушка. — Пожалуйста!
— Ничего мы не можем, — сказал Вайс. — Ничего не можем себе позволять. Понятно? — Он вытер ей лицо своим платком. Приказал: — Улыбнитесь! Ну, не так жалобно. Нахально улыбнитесь. Так, как вы это умели делать. Ну вот, пожалуй, ничего, сойдет.
— Один только вопрос, — сказала девушка, — только один…
— Валяйте. Только один.
— Кино «Ударник»?
— На улице Серафимовича, — смело ответил Вайс.
— Вы знаете, — сказала она, сжимая его руку, — я сейчас такая счастливая!..
Вайс сердито перебил ее:
— Ну и все! Все!
