церквей значительно меньше, чем в западной? Полистаем «Сбор памятников истории и культуры Беларуси. Витебская область». Православных храмов на Витебщине около шестидесяти (пятьдесят девять, по моим подсчетам), католических почти вдвое меньше — тридцать три. На Гродненщине, как мы помним, православных церквей тоже шестьдесят, но костелов больше в два раза. Так и географически Гродно намного ближе к Польше, чем Витебск, ничего странного.
Я умышленно не касаюсь вопроса о том, сколько храмов (не важно, православных или католических) в данный момент действуют, а сколько нет. Помните известное выражение — «как Мамай прошел»? По нашим землям действительно прошелся нигилистически-атеистический «Мамай». Так вот, новоявленный «Мамай» обрушился на наши храмы лишь недавно, и в его ордах, которые разрушали и уничтожали, принимали участие совсем другие силы: бездуховность, необразованность, равнодушие, глупость. Они, эти силы, сидели почти в каждом человеке, и они почти не имели отношения к конфессиональным спорам. Как и к спасению татарами Золотого пояса вокруг Москвы. А проще говоря: наши предки храмы строили, мы их почти уничтожили. И нечего наводить тень на плетень. Да, внутренний враг победит гораздо скорее внешнего.
После университета я поехал учительствовать, попал в деревню Крайск, стоящую на старинном Долгиновском шляху в двадцати километрах от Плещениц. Рядом с Крайском проходила межа, которая до сих пор еще, незаметно для глаза, делит Беларусь на восточную и западную. Сам Крайск восточный, деревенька Кобылье, при Советах переименованная в Первомайское, западная, а расстояние между ними три километра. Так вот, в Крайске была церковь, в соседнем местечке, западном, стоял костел из красного кирпича. Я пишу «была» и «стоял» несмотря на то, что и церковь, и костел еще существуют как материальные объекты. Чуть ли не сразу после революции церковь перестала быть церковью, с нее сбили крест, скинули со звонницы колокол. Долгое время она стояла никому не нужной, батюшка перебрался в часовню на кладбище, в ней отправлял службу и отпевал покойников. Потом батюшка умер, и вскоре часовню ограбили школьники во главе с физруком. Баба Зося, моя хозяйка, рассказывала, что физрук вывез из часовни на мотоцикле с коляской много старых церковных книг и образов. «А может, и золото какое вывез, кто ведает?» — обязательно добавляла она в конце своего рассказа. Школьники же, подростки, забавлялись тем, что вытаскивали из склепа истлевших покойников и выставляли в окна часовни черепа на палках.
В войну церковь понадобилась для иного. Вокруг Крайска лежали большие леса, из которых на немецкие гарнизоны нападали партизаны. В какой-то день немцы согнали в церковь жителей Крайска, старых и малых, и во имя нового порядка подожгли ее… Кстати, военные повести и романы Ивана Пташникова как раз об этих местах и об этих людях, он родом из-под Крайска.
После войны церковь была перестроена в клуб. Сделали в ней кинозал, отвели помещение под библиотеку, даже нашлось место для биллиардной. Я застал крайскую церковь-клуб уже в непотребном виде. Ободранные стены, дырявый пол, сырая и холодная библиотека, в которой пропадают книги вместе с хозяйкой. Толстые церковные стены еще стоят, но то, что внутри, гниет, истлевает, гибнет. Собственно, уже невозможно этот клуб переделать и назад в церковь.
А костелу в соседнем местечке, можно считать, повезло больше, ну хоть бы в том, что в нем не жгли людей. При поляках, конечно, он стоял величественный и полный, по праздникам в нем шла литургия, и люди, подходя к нему, снимали шапки. Однако после войны и на его воротах повесили амбарный замок, в ограде вокруг него появились сначала небольшие дырки, детские, потом через них стал проходить взрослый человек, и, наконец, в дыры полезли коровы, по одной, а то и стадом. Из стен, конечно, как бы сами собой начали вываливаться кирпичи, из окон потянуло холодом нежилого, на камнях появилась плесень. А еще через несколько лет веранды в домах вокруг костела засияли разноцветным стеклом. Костельные витражи исчезли, зато заиграли под солнцем веранды, и не исключено, что отделывали их те самые дядьки, которые совсем недавно снимали перед костелом шапки.
Еще раз повторюсь: так где же те силы, что уничтожали наши храмы? А они только в нас самих, и нечего искать врагов на востоке или на западе, в Москве или в Риме. Конечно, тотальное одичание само не приходит, оно распускается пышным цветом на подготовленной, хорошо удобренной почве. Сначала отдается приказ о закрытии храма, потом сгоняется с места поп или ксендз — в некоторых случаях можно дождаться и его смерти, люди, к счастью, не вечны, — и тогда загорается стекло на верандах, а из окон часовни глядят на старые шляхи черными глазницами черепа.
Вот и доигрались, что ни цели впереди у людей, ни духовного поиска, о подвиге я уже и не говорю. А новоявленные духовные пастыри зовут в сытный рай, где главнейший Бог — золотой телец. Какой там будет звучать язык? Да все тот же: звон монеты и блеск бриллиантов.
Именно в связи с этим мне хочется задать вопрос: а такие ли они безобидные, игры с историей, с историческими фактами? Судите сами. Опровержение факта существования на Руси монголо-татарского ига приводит к выводу, что вся русская история искажена. Если не было этого самого ига, значит, не было и борьбы против него, не было освобождения, которое шло через подвиг, как ратный, так и духовный (деятельность Дмитрия Донского, с одной стороны, и Сергия Радонежского, с другой). Неправильное представление об образовании Московского государства — очевидно, что его расцвет вытекает не из завоевания независимости в борьбе с Золотой Ордой, а из чего-то другого — приводит к неправильному выводу о роли этого государства в историческом контексте. Если его прошлое — не такое героическое и не такое славное, — то мы ошибаемся в оценке его современного существования и его будущего. Государство с лживой историей достойно только оплевывания, не так ли? Вот и плюют со всех сторон. Палитра обвинений самая разнообразная. Демократы с радикалами, выделившиеся из собственно русского населения, нажимают на имперское мышление власть предержащих (от Ивана Грозного до Брежнева). Национал- демократы из республик, еще большие радикалы, подтверждают этот тезис мыслью, что метрополия всегда угнетала провинцию экономически, духовно и физически. Таким образом, империя как историческая реальность должна исчезнуть, и радикалы всех мастей ей в этом помогут. Определенная часть политических деятелей готова пожертвовать целым поколением людей — только ли одним поколением? — во имя довольно-таки абстрактной идеи гуманистического общества. Вероятно, страну-империю и на самом деле можно загнать в лоно западной цивилизации (а где гарантии, что она гуманистична?), но вот только какой ценой…
История всегда требовала к себе уважительного отношения, хорошо было бы не забывать об этом всем тем, кто ее наново переписывает.
Между прочим, Л. Гумилев, говоря о Беларуси, убеждает, что противники «нашей культуры» были не на Волге, а на Висле, и именно с Запада шла самая большая угроза Русской державе. В качестве пострадавших от этой агрессии он называет белорусов: «Как жили белорусы в XIX веке, про это рассказывать не надо, плохо жили…» Тут историк, как это ни странно, смыкается с той самой официальной великодержавной историографией, которую он перед этим опровергал. Действительно, в XIX веке белорусы жили плохо, но к этому моменту они уже долгое время находились в составе Российской империи. А в XVI веке, который во многом можно считать показательным, в Беларуси развилось мощное реформаторское движение, около пятидесяти белорусских городов и местечек имели Магдебургское право. Вероятно, теперь, когда мы мечтаем о переходе к рыночным отношениям, не надо говорить, что это были богатые города, потому что самостоятельные? А всего на территории Беларуси было к тому времени около сорока городов и двухсот местечек. В 1613 году Т. Маковский, который составлял карты Литвы и Беларуси, писал: «Великое княжество Литовское — огромнейшая и богатейшая страна с рыбными прудами и озерами, большими и знаменитыми реками, из которых судоходными являются Хронон, который называется Неман, Рубон — теперь Двина, Борисфенес, теперь в народе званый Днепр, Буг, Припять, Вилия, Березина, Щара, Невяжа, Свислочь, Случь, Лань, В этой стране много лесов, которые дают хорошую добычу в охоте, сборе меда, строительный материал и золу… Немаловажное значение имеют города Троки, Ковно, Гродно, Брест, Полоцк, Менск, Могилев, Новогрудок и их районы, Слуцк, Несвиж и Биржи и одноименные княжества».
А в обобщение всего сказанного о католических и православных храмах на белорусской земле могу еще раз отметить: костелы и церкви всегда стояли в наших городах, местечках и деревнях, но еще бы немножко, и в XX веке, который во многом явился продуктом нигилистически-атеистических идей социалистов Запада, их, этих храмов, могло не оказаться совсем. К счастью, этого не произошло.
Вот мы и подошли к главному вопросу, который будет занимать наше внимание: создание белорусского этноса. Свою универсальную теорию создания этносов предложил Л. Гумилев. Вот что он
