покончено навсегда. Однако попытки реального возврата к дореволюционному строю довольно быстро стали наталкиваться на постоянно возраставшее сопротивление. Уже к 1821 г. оформилась мощная организованная оппозиция реставрационному режиму, а позднее, всего за три июльских дня 1830 года, произошло то, что назвали новой «революцией» (хотя едва ли этот почти бескровный переворот уместно было именовать столь грозным словом).
И все основные «завоевания» действительной и «Великой» французской революции, начавшейся в 1789 г., были восстановлены. Между прочим, к 1830 году даже цитированный выше непримиримый отрицатель результатов революции Ламенне уже всецело признавал их неустранимость.
И если мы действительно сумеем хоть в какой-то мере извлечь уроки из истории, мы должны будем понять: после 1917-го и дальнейших лет нам, по верному слову М. Я. Гефтера, «некуда вернуться»! Основные итоги того, что совершилось в XX веке в России, никак нельзя «отменить», как невозможно оказалось отменить Французскую революцию…
Тем не менее очень многие современные идеологи, познакомившись в последние годы с ужасающими фактами массового насилия, террора и т. п., как бы начисто «отрицают» все то, что происходило после 1917 г. Но такое «отрицание» — дело, совершенно несерьезное и бессмысленное, ибо любая революция, которая, так сказать, «достойна» этого наименования, представляет собой
И эта беспощадная воля революций к уничтожению уже сама по себе говорит именно о необратимости, бесповоротности: прежнее общество после такого беспощадного акта никак не может быть восстановлено. Ведь каждое человеческое общество в известном смысле являет собой целостный организм, и после его уничтожения мы уже не можем его воскресить — как нельзя воскресить убитого человека…
Я не ставлю здесь вопроса о том,
Суть проблемы, впрочем, не столько в очевидной бесповоротности, необратимости той же Французской революции; как мы знаем, установленный во Франции строй постепенно, но неуклонно «распространился» по всей Европе (именно этого так опасался Ламенне) и далее, за ее пределы, притом в одних странах новый порядок был как бы внедрен еще французскими «оккупационными» войсками, в других произошли свои более или менее внушительные перевороты революционного характера, в третьих странах, наконец, коренные изменения совершились мирным, эволюционным путем.
И в сущности, то же самое характерно для эпохи после 1917 г. К настоящему времени
В этом месте, без сомнения, иные читатели сделают вывод, что автор наконец-то «раскрылся» и выявил себя как апологет социализма. И поэтому нельзя не коснуться здесь сугубо «личной» темы. Так уж сложилось, что еще тридцать с лишним лет назад я обрел достаточно полные представления о прискорбнейших и прямо-таки чудовищных явлениях и событиях, имевших место в России после октября 1917 г., и встал на путь самого решительного и тотального «отрицания» всей послереволюционной действительности. В последнее время известнейший «диссидент» и эмигрант Синявский-Терц не раз вспоминал в различных интервью, как в самом начале 1960-х гг. я предложил ему (мы были тогда близкими приятелями) отправиться со мной на нелегальное антиправительственное собрание, а он отказался, за что я его тогда осуждал. Вспоминал он об этом только ради иронического выпада: вот, мол, Кожинов вроде бы был «радикальнее», а в лагерь между тем попал все же Синявский…
Но в этом различии судеб есть своя существенная логика. К тому времени, когда Синявский был арестован (в 1965 г.), я уже пришел к прочному убеждению, что бороться надо не
Что же касается моего отношения к социализму, я должен сказать, что совершенно не разделяю «прогрессистский» и вообще «оценочный» подход к исторически сменявшим друг друга общественным устройствам и отнюдь не считаю, что социализм «лучше» капитализма (и наоборот). Я только констатирую, что порядок, называемый «социализмом», идет на смену тому, который называют «капитализмом», точно так же, как последний в свое время пришел на смену «феодализму».
Не могу не добавить к этому, что, пройдя через полнейшее отрицание социализма, я и позднее никогда не был хоть в какой-то мере его «апологетом» и, в частности, не только отказывался (в отличие от почти всех нынешних отрицателей социализма) вступать в КПСС, но и, защитив еще в недостаточно зрелую пору, в 1958 году, кандидатскую диссертацию, не соглашался в последующие тридцать пять лет защищать докторскую, ибо считал это приспособленчеством к режиму.
Словом, дело не в какой-либо моей «симпатии» к социализму, а совсем в ином; долгое осмысление истории безусловно убеждает в том, что социализм — какие бы самые прискорбные качества ни были ему присущи — в конечном счете неизбежно сменит во всем мире строй, который сейчас воспевают наши влиятельнейшие идеологи. И не скрою, что в этом убеждении я, в частности, опираюсь на авторитет большинства самых выдающихся мыслителей нашего времени.
Общепризнанный корифей философии истории XX века англичанин Арнольд Тойнби (отнюдь не «марксист» и, в частности, глубоко религиозный человек) заявил в 1976 году: «Я полагаю, что во всех индустриальных странах, в которых максимальная частная прибыль выступает как мотив производства, частнопредпринимательская система перестанет функционировать. Когда это случится, социализм в конечном итоге будет навязан диктаторским режимом» (из последней фразы ясно, что Тойнби отнюдь не в восторге от будущей «победы социализма»).
Германский экзистенциалист Мартин Хайдеггер, который давно уже имеет репутацию крупнейшего мыслителя нашего столетия, сказал в 1969 году: «Что касается будущего, то я больше уверен в социализме, чем в американизме».
Наконец, один из виднейших русских философов новейшего времени, Алексей Федорович Лосев, проведший, между прочим, несколько лет в ГУЛАГе, признался в 1985 году — и притом, не для печати, а в узком домашнем кругу: «Куда дальше движется человечество? А дальше идет то, что противоположно индивидуализму. А именно: общественность и коллективизм. То есть социализм».
Можно было бы сослаться на аналогичное мнение целого ряда других авторитетнейших умов, и, конечно, совершенно ясно, что цитированные суждения весят неизмеримо больше, чем те заклинания о сегодняшнем «конце социализма», которые мы постоянно слышим из уст многочисленных вчерашних членов КПСС, мгновенно превратившихся из певцов социализма в певцов капитализма.
Но в заключение я предлагаю выслушать как раз
М. Фридман весьма резко выступает против деятельности правительства США, а также и стран Западной Европы — деятельности, которая, по его убеждению (и, надо сказать, совершенно справедливому), ведет в конечном счете не к чему иному, как к социализму, оцениваемому автором весьма негативно (притом основные черты социализма обрисованы им опять-таки вполне верно).
